По Северо-Западу России. Том I. По северу России - Константин Константинович Случевский

собака находит себе полезное применение; в одной только Великой России, почему — неизвестно, этой двигательной силой, судя по количеству наших собак — колоссальной, не пользуются вовсе.

Живые экспонаты выставки — лопари и лопарки всех возрастов — были очень разговорчивы, а женщины положительно болтливы, в особенности одна сорокалетняя лопарка с мумиеобразным ребенком на руках. На головах местных русских женщин, как сказано выше, обычны кокошники и повязи; на лопарках красуются «шамшуры», или лопарские «сороки»; это нечто в роде кокошника; по наружной стороне его дан изгиб по форме головы, вплотную, так что вся фигура головного убора очень вычурна; сзади твердый остов шамшуры переходит в мягкую шапочку, покрывающую затылок; цвета выбираются самые яркие; много на них бисера, блях, пуговичек, навязанных дробинок и разноцветных вставок сукна.

В доме Хипагина, лучшем во всей Коле, причем надо заметить, что тут, как и на всем Севере, дома хороши, просторны, чисты, — путешественников ожидал завтрак, весь целиком приготовленный из местных продуктов; красовались: пирог из трески, отварная семга, треска запеченная с картофелем; этот картофель составлял исключение и был привозным; сельдь в разных видах и целый ряд удивительно вкусных печений к чаю, которые и были уничтожены в достаточном количестве, потому что свежий хлеб был для них за последнее время предметом недоступным. Длинные столы едва умещали на себе все эти пестрые угощения. Стол вообще в великом почете у поморов; «не бей стола: стол — Божья ладонь», говорят тому, кто бьет по нем рукой.

Особенно удачен был следовавший вслед за угощением пляс. На улице или, правильнее сказать, на лугу перед окнами тянулись постоянные хороводы, неслась бесконечная песня, и подвижная радуга женских нарядов отливалась в солнечном блеске. Особенно ярко поблескивали «глазнецы» — стеклянные, бусяные монисты. Было как-то странно смотреть на этот женский персонал в одиночестве, без участия мужчин. Слова песни, от поры до времени доносившиеся четко и резко, сообщали о том, что:

У порядного соседа

Собрана была беседа,

что в этой беседе принимали участие с парнями вместе:

Красна девица посмотренная,

Красавица нецелованная.

Песня сообщала очень своеобразное приглашение:

Сорви мушечку с меня,

Наложи ты на себя, и т. д.

Колянка со станиной.

А представителями этих милых дружков, срывающих мушечки, являлось возрастные старики, давно выслужившие всякие пенсионы, и дети, никаких прав ни на какие пенсионы не имевшие. Все мужское население находилось в море за делом, за трудом.

Пляска — пляской, а расспросы — расспросами. Много сообщено было любопытных местных сведений о Коле и её значении для всего северного побережья. Нeмало было говорено об оленеводстве, как об одной из главнейших отраслей местного хозяйства; многотысячные стада оленей уже отошли в былое, а белого мха, ягеля, нужного для их прокормления, растет столько же, если не больше. И тут опять, как при многих случаях, черный призрак черного норвежского рома побеждает слабого лопаря: лопарь пьет не в меру, теряет способность сообразительности, и случается, что олень уступается чуть ли не за стакан одуряющего питья.

Ветер тем временем крепчал очень быстро и подул прямо с севера. От крейсера сюда путешественники ехали полтора часа; теперь против ветра, иногда усиливавшегося до шквалов, они должны были пройти гораздо больше. Паровой катер и вельбот ныряли в брызгах, по волнам, настолько сильно, что, ко времени прибытия на пароход, все были мокры с головы до ног и великое наслаждение доставило путникам — осушиться.

Было около пяти часов пополудни, когда раздались обычные пред снятием с якоря команды. Началось с подъема катера и вельбота; «Тали заложить! Слабину выбрать! Пошел тали! Стоп тали! Стопора положить! Тали травить! Брось тали! Тали убрать»! и оба маленькие суденышка, привезшие пассажиров из Колы, были уже на пароходе и прибинтованы к нему самым прочным образом; паровая машина катера поднята была отдельно. Затем, следовали обычные: «Канал на шпиль! Пошел шпиль! Встал якорь! Чист якорь! Закладывать кат! Травить канат! Пошел кат! Фиш заложить! Пошел фиш»!

С этими последними словами судно освобождается от привязей и якоря и может двинуться в путь. На этот раз предстоял очень длинный переход. Так как путь к Новой Земле был уже закрыть окончательно, то решено было посетить город Мезень, не входивший прежде в общий маршрут путешествия. Была любопытна Кола, но и Мезень не менее её. Предстояло пройти вновь вдоль всего Мурмана, перерезать Белое море поперек и очутиться сразу в самом восточном, самом отдаленном изо всех его заливов.

Обратный путь вдоль Мурмана.

Происхождение его названия. Словарь морских выражений. Двигающиеся островки чаек. Как дерутся киты с касатками. Ночь на Иванов день. Полуночное солнце во всем его блеске.

Ровно в пять часов пополудни, 23-го июня, накануне Иванова дня «Забияка» двинулся в путь; оставляя Кольскую губу, путешественники поклонились еще раз, проезжая мимо Екатерининской гавани и, пожелал ей воскреснуть, направились в океан. Опять поднялся перед ними столообразный остров Кильдин, опять возникли жилистые, суровые скалы Мурмана. Между Кильдиным и Кольской губой побережье как будто голее, изможденнее, многострадальнее, чем где-либо. Отсюда на запад, как уже сказано, побережье, по направлению к Норвегии, становится выше, извилистее, красивее, изломаннее; по пути к Белому морю на восток оно монотонно, утомительно однообразно; тут, на разделе обеих частей Мурмана, словно выскочил из моря совершенным особняком геологически странный остров Кильдин; здесь в те дни, когда слагались горы, были, следовательно, встречи каких-то различных сил, различных влияний, и шел большой допотопный спор.

Так как солнце светило влево, то гранитный Мурман, находившийся вправо, вытягивался весь розовый, даже нежный; полосы снега были на нем совершенно белые; берег казался пятнистым. На плоском песчаном подножье Кильдина, словно приютившись к подножию его, лежал выкинутый на берег пароход. Он был похож издали, как две капли воды, на виденного в Арском заводе кита, до его прободения: толстый, раздутый, с той только разницей, что кит был как смоль черный, днище же парохода сияло ярко-красным цветом, киноварью. Что это за пароход? Жертва ли бури, своя ли оплошность? Во всяком случае, отрывок какой-то драмы. Издали было видно, что возле берега, подле красного покойника, шныряли какие-то суденышки: уж по пираты ли это какие, думалось невольно, обрадовавшиеся легкой, даровой наживе? Тут, так далеко от какого бы то ни было общественного центра, всякий крик, всякий голос, даже