Изнанка модной жизни - Полина Ром

скромная стариннейшая ладанка, которую мама Миши наедине подарила после оглашения помолвки. Ценность, как вы понимаете, её состояла не в том, из чего она была сделана, а в семейной легенде, передававшейся из поколения в поколение.

Обретённая при таинственных обстоятельствах одной из прародительниц рода, она оберегала семью и вручалась следующей хранительнице в день свадьбы. Ладанку жёны надевали на своих мужей, провожая в трудные походы, в надежде, что она сохранит любимых в трудную минуту.

Вещь была действительно древняя, тёплая и, может, я себе напридумывала в нервном возбуждении момента, но действительно источавшая силу. Прикреплённая на булавку к лифу с внутренней стороны, сегодня она придавала мне спокойствия и уверенности.

В церковь, украшенную искусственными бумажными цветами и фонариками, нас с женихом везли не только разными поездами, но и даже разными дорогами.

Сперва, получив благословение, в путь отправился Михаил. Родителям, кстати, на самом венчании, присутствовать не полагалось. Затем, оставив будущего мужа в храме, в вернулся дружка.

Меня торжественно вывели в зал, где новообретённые крёстные - они же посажённые родители, с иконой дали своё благословение и мне. Не представляете, какое это чудо. Быть непосредственной участницей каждого ритуала, понимая, что это не имитация, не игра - всё по-настоящему. Вот эти люди с полной серьёзностью исполняют долженствующие действия. Мурашки тёплыми волнами не прекращая перекатывались от пяток до макушки и обратно.

События в храме вообще проплыли, как во сне. К уже имевшемуся набору впечатлений добавилась тихая торжественность полумрака, усиленная ароматом благовоний и горящих свечей, неторопливой речью священника и трогательными звуками детских голосов церковного хора. Я, как в тумане, едва шагала, куда направляли и делала то, что просили.

В себя пришла только от яркого света солнца и свежего воздуха улицы, когда всё было закончено и нас вывели на ступени церкви. Под громогласные выкрики поздравлений и добрых пожеланий, со всех сторон полетели зёрна... пшеницы? Риса? Я разглядывала крупинки, с трудом восстанавливая дыхание.

- Ну ты как, родная, живая? - прижимая к себе, тихо шепнул Миша, - А то я уж запереживал, что моя жена в храме посреди церемонии сознание потеряет.

- Не ожидала, что это будет так... ошеломительно. - так же тихо призналась я, пытаясь осознать, освоить свершившийся факт, - Неужели... неужели всё это случилось со мной?

- Пойдём в экипаж. - он нежно поцеловал меня в висок, мягко подталкивая вперёд, - Это ещё далеко не всё. Так что дыши глубже и набирайся сил к приёму в родительском доме.

По случаю свадьбы, экипажи были открытые и тоже нарядно украшенные. Все погрузились по своим положенным местам и единым дружным весёлым поездом, с гиканьем и песнями помчали к дому, где нас уже встречали неизменными для всех времён хлебом-солью и провожали на свадебный пир.

Наши гости гуляли в самом большом зале имения. Для дворовых были накрыты столы прямо во дворе. Веселье затянулось до самого утра. Для всех, кроме нас с Мишей. К полуночи женщины, проводив меня в спальню, приготовили к первой брачной ночи. А потом пришёл он. Но здесь я опускаю занавес, ибо это касается только двоих.

Гулянье продолжалось три дня. А потом, пока ждали ответа из императорской канцелярии, мы с мужем каждый день наносили визиты к родственникам в строгой последовательности - так было положено. Потому, что подобным образом происходил ритуал породнения.

Не ко всем успели, вскоре привезли долгожданное письмо с приглашением во дворец. Нас ждали столица и её императорское величество.

Быстро снарядившись в очередное путешествие, сердечно попрощались с матушкой Миши и задержавшимися родственниками, погрузились в дормез и сопроводительные кареты, отправляясь в путь. Через десять дней ставших уже привычными дорожных неудобств, въезжали в великолепный Петербург.

66

При подъезде к Петербургу у меня заколотилось сердце, я не находила себе места, и в какой-то момент появилось странное ощущение, что Питер окажется тем самым, когда-то привычным мне: с гуляющими у Храма-На-Крови иностранцами, кутающимися в пуховики и огромные шапки, со стайками молодежи, выпархивающими из кафе, громко смеясь и отбирая друг у друга наушники. Мне и хотелось взглянуть на мой город, и был страх остаться в нем навсегда. Просто потому, что в этом Санкт-Петербурге у меня есть Миша, любимое дело, грядущая встреча с Екатериной Великой, а там, в том Питере, не осталось ничего.

- Графиня, не изволите ли выйти на минуту, и обозреть вид города сейчас, - в дормез заглянул Миша, что последние два часа ехал верхом – решил размяться.

Меня несколько удивило его обращение -- графиня. Был в нем оттенок нереальности. Даже подумалось, что там, в моем прошлом времени, возможно, кто-то уже читает о моих достижениях, или даже снимают фильм о некой Мадлен, что смогла взлететь так высоко.

- Да, любимый, я очень хочу, - ответила я, смеясь своим мыслям.

- Почему ты так смеешься? – удивленно спросил муж.

- Потому что подумалось… Подумалось о наших потомках.

- Уже? Так быстро? Душа моя, как это… - он был растерян, и смотрел на меня с таким удивлением, что, когда до меня дошло – что он имеет в виду, я засмеялась еще громче. Софи, с трудом разбирая дебри нашего языка, похоже, тоже поняла меня слишком уж утрированно.

- Нет, что вы, я о наших внуках, правнуках, и вообще, людях, что будут жить через триста, четыреста лет после нас. Я думала о том, что приятно знать, ну, что они будут читать о нас, ценить те вещи, что мы создаем, - ответила я уже с глазами полными слез от смеха.

- Что же мы должны такое создать, чтобы через триста лет, или даже четыреста, об этом помнили? – уже серьезно, но с явным облегчением переспросил Михаил.

- Я пока не знаю, но очень хочется придумать нечто такое, что останется потомкам, - ответила я, и с любовью посмотрела на самых близких мне людей – мужчину, любовь которого стоила того, чтобы пройти этот путь, и женщину, чья искренняя забота и дружба доказали мне, что женская дружба – не пустой звук.

Мы вышли из дормеза, и я замерла – город освещало встающее на востоке солнце. Купола церквей и храмов горели золотом. Утренний морозец делал воздух прозрачным, звенящим. На глаза снова накатились слезы – теперь уже от эмоций, что захлестнули в считанные секунды.

- Боже, как это красиво, - прошептала я, скорее, сама себе.

- Боже? Ты уже свыклась? – ответил Михаил