Пол и характер - Отто Вайнингер

Я повторяю: истерички симулируют не сознательно. Только подвлиянием внушения они могут вполне сознать, что все происшедшее являлось однойтолько симуляцией, и в этом заключается весь смысл их «признания» в притворстве.В общем они глубоко верят в свою искренность и нравственность. Страдания,которые причиняют им нестерпимые муки, не являются плодом их воображения.Напротив, тот факт, что они их действительно чувствуют и что симптомы этиисчезают только с появлением брейеровской «katharsis», которая путем гипнозапостепенно приводит их к познанию истинных причин болезни, этот факт служитдоказательством органического характера их лживости.

Даже обвинения, которые склонны возводить на себя истерички,в корне своем представляют собою то же притворство. Если какие-нибудьнезначительные проступки вызывают в нас то же чувство вины, что и крупныепреступления, то следует признать подобное чувство недостаточно развитым. Еслибы у истерических сам о истязателей была определенная мера нравственности всебе и вне себя, то они были бы тогда немного разборчивее в обвинениях,возводимых на себя, они тогда отличали бы простое упущение от серьезногопроступка в том смысле, что чувство виновности в том и другом случае обладалобы неодинаковой интенсивностью.

Решающим показателем бессознательной лживости их самоупрековявляется манера всех истеричек рассказывать другим, как они дурны, сколькогрехов они совершили, и к тому же еще спрашивают, не являются ли они совершеннопогибшими существами. Кого действительно мучат угрызения совести, тот не будеттак говорить. Это глубокое заблуждение, в которое впали особенно Брейер иФрейд, говоря, что только истерички являются высоко нравственными людьми. Делов том, что именно они гораздо полнее других восприняли в себе нравственность,которая первоначально была им совершенно чужда. Они рабски подчиняются этомукодексу, не подвергая его самостоятельному испытанию, не взвешивая в дальнейшемникаких частностей. Это очень легко может создать впечатление строгонравственного ригоризма, однако это крайне безнравственно, так как представляетсобою высшую степень гетерономии. Истеричные женщины ближе всего соответствуютбытовым целям социальной этики, для которой ложь едва ли является проступком,коль скоро она приносит пользу обществу и служит интересам развития рода.Последователь подобной гетерономной этики более всего похож именно наистеричку. Истеричная женщина является пробирной палаткой этики социальной иэтики повседневной жизни: как со стороны генетической, так как нравственныепредписания усвоены ею извне, так и со стороны практической, ибо она всегдабудет вызывать представление о себе, как об альтруистке. Ведь долг по отношениюк другим для нее не есть частный случай тех обязанностей, которые она несет поотношению к себе самой.

Чем сильнее истерички верят в свою приверженность к истине,тем глубже сидит в них ложь. Их полная неспособность к собственной истине, кистине относительно самих себя (истерички никогда не задумываются над собою ихотят только, чтобы другой думал о них, хотят его заинтересовать), видна уже изтого, что истерички являются лучшими медиумами при всевозможных гипнозах. Ктодает себя загипнотизировать, тот делает самый безнравственный из всехпоступков, какие себе можно только представить. Он отдает себя в полнейшеерабство: он отказывается от своей воли, своего сознания. Другой, совершеннопосторонний человек, приобретает над ним неограниченную власть, благодарякоторой он в состоянии вызвать в гипнотизируемом объекте то сознание, какое емузаблагорассудится. Таким образом гипноз дает нам доказательство того, наскольковозможность истины зависит от хотения, но непременно собственного, истины.Человек, которому внушили что-нибудь в гипнотическом состоянии, исполняет этоуже при бодрствующем сознании, но тут же на вопрос о причинах такого действия,он подыскивает какой-нибудь мотив для обоснования своих поступков. Не толькоперед другими, но и перед собою он оправдывает свой образ действий различнымибеспочвенными доводами, схваченными на лету. Тут мы имеем, так сказать,экспериментальное подтверждение кантовской этики. Если бы загипнотизированныйбыл лишен одних только воспоминаний, то его непременно испугал бы один тотфакт, что он знает, что совершает нечто. Но он без особенного затрудненияпридумывает какой-нибудь мотив, который, конечно, не имеет ничего общего систинной причиной его поступков. Он отказался от собственного хотения, а потомуи потерял способность к истине.

Все женщины поддаются действию гипноза и хотят этого. Легчеже всего гипнотизировать истеричек. Даже память об определенных явлениях ихсобственной жизни, можно вытравить, уничтожить одним только внушением, что быони ничего больше не знали об этом.

То, что Брейер называет «абреагированием» психическихконфликтов у загипнотизированного больного, дает неопровержимое доказательствотого, что чувство виновности было у него не собственное. Кто хоть один разсерьезно чувствовал себя виновным, тот не может так легко, как истерички,освободиться от этого чувства под влиянием доводов чужого человека.

Но это мнимое самомнение истеричек испаряется в тот момент,когда истинная природа, сексуальное влечение, грозит вырваться из Призрачныхоков своих. В пароксизме истерии женщина настойчиво уверяет себя в том, во чтоона сама уже верит не так сильно, как раньше: «этого я совершенно не хочу,этого кто-то хочет от меня чужой, посторонний человек, я же сама совершенно нехочу этого». Всякое побуждение других людей она ставит в связь с этимтребованием, которое, как ей кажется, люди предъявляют к ней. На самом же делеэто требование непосредственно вытекает из ее собственной природы и вполнесоответствует глубочайшим желаниям ее вот почему самая незначительная мелочьможет разбудить во время припадка истеричку. Здесь речь идет о последнем живомотрицании настоящей природы женщины, с неимоверной силой освобождающейся отвсех пут. «Attiudes passionnelles» истерических женщин есть не что иное, какдемонстративное отвержение полового акта, отвержение тем более громогласное инастойчивое, чем менее искреннее и более опасное. По этой причине женщины таклегко переходят из истерического припадка в сомнамбулизм (согласно Жене). Вэтом случае, они подчинены наиболее сильной чужой воле. С этой точки зрениялегко понять тот факт, что острая форма истерии играет важную роль вовсевозможных сексуальных переживаниях, предшествующих периоду половой зрелости.Легко оказать моральное воздействие на ребенка, так как при такихобстоятельствах сопротивление со стороны едва пробуждающихся половых вожделенийочень не велико, а потому его можно преодолеть без особенного труда. Ноистинная природа, оттесненная на задний план, но не побежденная, вызывает сновак жизни старое переживание, которое получило уже тогда положительную оценку, необладая достаточной силой запечатлеть и сохранить его в бодрствующем сознании.Теперь это переживание выступает во всей своей соблазнительности. Теперь ужетрудно удалить эту истинную потребность из сферы бодрствущего сознания, апотому и наступает кризис. Тот же факт, что истерический припадок проявляется всамых разнообразных формах и что он способен беспрерывно облекаться во всеновые и новые симптоматические образы, объясняется тем, что первопричинастраданий не познана, что индивидуум не соглашается с наличностью полового влеченияв этом явлении, что оно, по его мнению, исходит не от него самого, а отдругого, его второго «я».