Ревущая Тьма - Кристофер Руоккио

– Он не продается, – ответил я излишне резко, и Вечный вздернул бровь.

Желая оправдаться, я добавил:

– Маэсколы не продают свое оружие.

– Si fueris Romae…[19]

– Живи как римлянин.

– Да он и латынь знает!

– Modo paulo, – ответил я.

«Совсем немного».

Стая глаз Вечного сосредоточилась на мне, не обращая внимания на предметы искусства. Когда Кхарн снова заговорил, голос раздался повсюду, как будто сам воздух в этом бесконечном зале содрогнулся от его слов.

– Вы проделали большой путь, чтобы попасть сюда. Зачем?

– Я уже сказал, – ответил я. – Чтобы заключить мир.

Мы стояли друг напротив друга, как две фигуры на Кимовой доске для друажи, но я не знал, какими фигурами мы были и как близко находились к центру лабиринта.

«Короли и пешки, – подумал я. – Короли и шуты»[20].

– Но зачем? – повторил Кхарн вопрос после очень долгой паузы.

Причины были для меня столь очевидны, что я даже не смог их облечь в слова. Я попытался вспомнить, что сказал сэру Олорину и Бассандеру ночью у развалин корабля Уванари, но не вышло.

– Чтобы закончить войну. Спасти людей. Сделать мир лучше… В Галактике достаточно места и для нас, и для Бледных.

– Правда? – улыбнулся Кхарн, не сводя глаз с голубого сияния моего клинка. – Охотничьи угодья тигра простираются на многие мили, и ни одна овечка не будет там в безопасности, даже если отара попросит одно-единственное пастбище.

– Сколько еще планет должно быть уничтожено? – спросил я. – Сколько миллиардов человек должно погибнуть? Мы можем закончить эту войну.

– Война, – произнес Кхарн, направляя меч на меня, словно какой-то средневековый судья. – Война будет всегда. С ней, как с притяжением, всегда будут бороться. У вас ничего не выйдет.

– Войны не длятся вечно, – холодно парировал я.

– Войны, – согласился Кхарн, – но не война. Меня не волнует, какие формы принимают наши войны. Ваша Империя воюет по всей Галактике вот уже больше пятнадцати тысяч лет. Я видел, как ваше солнце вставало над полумиллиардом планет. А до того, до меня, все было точно так же, только в меньших масштабах…

Он опустил оружие и потупил взгляд. Я подумал было, что он закрыл глаза, но Кхарн Сагара даже не моргал, постоянно глядя одновременно невидящим и всевидящим взором.

– Какое мне дело, кто сидит на Соларианском престоле и как далеко простирается его власть?

Правитель Воргоссоса со щелчком деактивировал меч и перевернул рукоять длинными пальцами. Ногти у него тоже были длинными, запущенными, как когти.

Я шагнул вперед, и он вытаращился:

– А как вы заговорите, если сьельсины явятся сюда? Если решат, что не хотят больше иметь с вами дел? Если сочтут, что пришло время разделаться с вами?

На лице без возраста заиграла улыбка. С чрезвычайной осторожностью Кхарн положил мой меч на подлокотник. Он по-прежнему не моргал и не отводил взгляда.

– Господин, – сказал я, – война раздвигает границы. Сколько времени пройдет, прежде чем она придет сюда?..

Посреди этой фразы черные глаза Кхарна застекленели, как будто его душа покинула свое вместилище.

– Война затрагивает всех нас.

Где-то вдалеке забурлил фонтан.

Вечный не шелохнулся, – казалось, он даже не дышит. В терпении он мог посоперничать со статуей. Неудивительно, ведь даже статуи в нашем некрополе под Обителью Дьявола были моложе его. Не стоило удивляться тому, что Кима и его компанию заставляли так долго ждать.

Для Кхарна это было вовсе не время.

– Когда-то, – произнес он наконец собственными губами; его грудь вздымалась и опадала. – Когда-то это было так. Когда-то у человечества была лишь одна шея и оно отбивалось ото всех рук, что пытались его задушить. Теперь все иначе. Сьельсины могут разорять и убивать сколько вздумается и все равно не уничтожат человечества. Эта буря пройдет, как и все прочие.

Вспомнив его прежние цитаты, я набрался смелости и обратился к нему, как к самому Диту:

– «Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет»[21].

– Марло, если вы на самом деле читали Данте, – произнес Кхарн с помощью дронов, – то должны знать, что в последнем круге ада царит лютый холод.

Он уставился во тьму, на нечто невидимое мне. Я гадал, что он там видит и какими глазами. Я вспомнил его СОПов, свет, который пронизывал их мертвые обвисшие лица. У меня не было сомнений, что Кхарн Сагара способен заглянуть в любой уголок этой жуткой планеты. От самых высоких вершин до глубочайших ледяных пещер, до глубин подземного моря, ни один дюйм земли, ни один атом не ускользал от его всевидящего ока. Я не понимал, как его разум выдерживал такое напряжение, но тогда я еще не видел керамических имплантатов под его ушами и всклокоченными волосами.

– Значит, вы мне не поможете?

– Я торгую со сьельсинами уже пятьсот стандартных лет. С Отиоло, Хасурумном и Дораяикой, – сказал Кхарн. – Не вижу причин ради вашего императора ставить под угрозу эти соглашения.

– Пятьсот лет… это же до первого контакта, – удивленно моргнул я.

Я имел в виду битву у Крессгарда в 15792 году по имперскому летоисчислению, когда сьельсины напали на приграничный форт в Вуали Маринуса. Страшные вести о потере колонии мигом облетели всю Империю; на всех планетах храмовые жрецы разводили костры, повторяя судьбоносные слова: «Мы не одни».

Я слишком далеко зашел, чтобы вот так сдаться, и потому шагнул вперед, наступив на нижнюю ступень помоста Кхарна.

– Неужели все жертвы ничего для вас не значат?

– Именно так, – впервые без промедления ответил Кхарн. – Когда вы видите жизни стольких людей, сколько вижу я, то понимаете, как мало они сто́ят.

– Тогда почему вы так держитесь за свою? – спросил я. – Или для вас лишь чужие жизни лишены смысла?

Губы Кхарна растянулись в подобие едкой улыбки.

– Чем лучше вы узнаёте других людей, тем лучше понимаете, что они сами считают свои жизни бессмысленными. Почему я должен ценить тех, кто сам себя не ценит?..