Пятое Евангелие - Йен Колдуэлл

Например, делать телефонные звонки. Майкл Блэк не отвечал. Я попробовал снова, и в третий раз. Он меня игнорировал, но я решил взять его измором.

На шестой попытке я оставил бессвязное сообщение:

– Майкл, возьмите трубку. Возьмите трубку! Если вы боитесь приезжать в Рим, то хотя бы поговорите с адвокатом Симона. Надо, чтобы он знал, что произошло тогда в аэропорту.

Наговаривая сообщение, я смотрел на дорогу, что вела к папскому дворцу, и выглядывал брата. Увы, напрасно.

Двадцать минут спустя из зала вышел криминальный эксперт Корви. Жандарм проводил его до границы и вывел за ворота в Рим. Симона не было.

И тут перед Дворцом трибунала остановился седан с затемненными стеклами. Я вскочил. Когда шофер вышел, чтобы открыть заднюю дверь, я поспешил к машине.

Заднее сиденье пустовало. Шофер сделал мне знак отойти, но я обошел его и заглянул на место рядом с водительским. Тоже никого.

Через некоторое время двери дворца отворились. Появился архиепископ Новак и, шаркая, пошел к открытой дверце машины. Я шагнул назад.

Глаза Новака были опущены долу. Он даже не взглянул мне в лицо. Но протянул вперед руку, показывая, чтобы я проходил первым.

– Прошу вас, – сказал он.

– Ваше преосвященство!

Он повторил движение рукой, ожидая, пока я пройду.

– Ваше преосвященство, можно мне с вами поговорить?

Это был высокий сутулящийся человек, на несколько дюймов выше меня. Сутану он носил совсем простую. На лице его царила рассеянная грусть, задумчивость, из-за которой он не поднял взгляда и не узнал во мне знакомое лицо из зала суда. Говорили, что, когда он был мальчиком, его отца, полицейского из Польши, сбил грузовик, который тот пытался остановить для проверки. Сейчас Новак возвращался домой, к своему второму умирающему отцу, Иоанну Павлу. Невозможно себе представить, как к трагическому положению Симона привлечь внимание человека, который считал страдание неотъемлемой частью жизни. Но я обязан хотя бы попытаться.

– Пожалуйста, ваше преосвященство, – повторил я. – Это очень важно!

Новак не пошевелился.

– Да, я знаю, отец Андреу, – сказал он и опять взмахнул протянутой рукой.

Наконец я понял. Он приглашал меня в свою машину.

Когда я лез внутрь, сердце мое лихорадочно стучало. Громоздкая сутана занимала много места. Я натянул ее поплотнее и забился в дальний угол заднего сиденья, чтобы не стеснять его преосвященство. Шофер подал ему руку, помогая сесть. Помню, как отец ухватил меня за плечо и показал на Новака, который проходил мимо нас по улице. Архиепископ тогда был молод, примерно как сейчас Симон. Теперь ему было шестьдесят пять. Его тело налилось такой же свинцовой тяжестью, как у Иоанна Павла; у него была толстая, как бочонок, шея, громоздкое лицо и взгляд, который не сдался, но погрузился в себя. Порой Новак еще улыбался, но даже в этих улыбках сквозила печаль.

Он ничего не сказал, когда шофер закрыл за ним дверь. Не заговорил он и когда машина двинулась в путь. Всего на мгновение я увидел Миньятто, покидающего зал суда. Мы встретились взглядами через ветровое стекло, и я успел заметить его изумленно открытый рот.

– А я вас помню, – наконец произнес Новак отеческим голосом. – Еще мальчиком.

Я изо всех сил старался не робеть, не чувствовать себя тем ребенком.

– Благодарю вас, ваше преосвященство.

– И брата вашего помню.

– Почему вы ему помогаете?

Он чуть наклонился ко мне, уменьшая расстояние между нами. Когда я говорил, его поблекшие глаза следили за моими, показывая, что он меня слушает.

– Ваш брат сделал нечто экстраординарное, – сказал архиепископ, чуть изменив последнее, такое «не польское» слово сво им акцентом. – Его святейшество благодарен.

Значит, Новак знал о выставке. И о православных.

– Ваше преосвященство, вы знаете, где содержат моего брата?

Вопрос вышел более эмоциональным, чем я хотел. Но архиепископ казался таким заботливым, таким участливым к моим переживаниям…

– Да, – сказал он и опустил глаза, показывая, что понимает, насколько эта тема для меня болезненна.

– Разве вы не можете освободить его? Неужели невозможно остановить суд?

Мы проехали первые ворота на пути к папскому дворцу, швейцарские гвардейцы встали по стойке смирно и отсалютовали.

– У суда своя цель, – ответил Новак. – Найти истину.

– Но вы ведь знаете истину! Вы знаете, что он пригласил сюда православное духовенство, и знаете почему. Суд – это лишь способ, которым кардинал Бойя хочет оказать давление на Симона и добиться от него ответов по выставке.

Мы проезжали посты один за другим. Седан ни разу не замедлил хода.

– Святой отец, – тихо сказал Новак, – прежде чем завтра откроется выставка, важно, чтобы мы узнали истину о том, почему убили доктора Ногару.

Словно желая подчеркнуть важность вопроса, он попросил шофера остановить машину. Перед нами было крайнее крыло дворца – то, где находились Иоанн Павел и Бойя. Мы стояли во дворе секретариата.

– Ваше преосвященство, мой брат никого не убивал.

– Вы знаете это наверняка, потому что были в Кастель-Гандольфо?

– Я знаю своего брата.

К нам направилась пара швейцарских гвардейцев, почувствовав неладное, но шофер махнул им рукой.

– Если мы освободим его из-под домашнего ареста, – сказал архиепископ Новак, – вы сообщите мне причину, по которой убили доктора Ногару?

Теперь я все понял. Он запретил обсуждение выставки, не желая, чтобы Бойя узнал о визите православных священников, – но без этих показаний Новак не мог выяснить почему застрелили Уго. Ему оставалось только гадать, у кого была причина его убить. Симон держал всех в неведении относительно тысяча двести четвертого года. Даже человека, который подписал бумаги, разрешающие привезти сюда плащаницу из Турина.

– Ваше преосвященство, – сказал я, – Уго Ногара обнаружил, что крестоносцы выкрали плащаницу из Константинополя во время Четвертого крестового похода. Плащаница не принадлежит нам. Она принадлежит православным.

Новак внимательно на меня посмотрел. В его глазах забрезжило едва заметное чувство. Удивление. А может, разочарование.

– Да, – сказал он. – Это правда.

– Вы знали?

– А больше ничего? – спросил он. – Помимо этого?

– Нет. Нет, конечно.

Архиепископ взял меня за руку.

– Вы очень не похожи на своего брата.

Продолжая смотреть на меня, он дважды постучал рукой по сиденью. Шофер вышел из машины. Несколько мгновений спустя моя дверь открылась.

– Подождите, – сказал я, – вы заставите кардинала Бойю отпустить Симона?