Акционерное общество женщин - Елена Котова

– Про вторую теорему Гёделя я вообще не поняла…

– Ну, это про то, что если противоречия неразрешимы, то надо сделать их частью более всеобъемлющей системы и разрешать их в пределах новой системы, – объяснила Катька.

– Кать, можно без этого с утра пораньше? – взмолилась Алена.

– Можно, Алена, если тебя это так раздражает! Всеобъемлющая система. Вопрос, что в данном случае является ее главным признаком?

– Ой, девчонки, смотрите, что там? – вскрикнула Полина.

Катька и Алена повернули головы туда, куда показывала Полина. За забором на пыльной дороге, морщась в утренних лучах солнца, сидел очаровательный черный пудель с огромным, массивным ошейником. Он был такой чистенький, ухоженный, подстриженный у самого лучшего собачьего парикмахера. Подруги, не сговариваясь, понеслись через дом к крыльцу, слетели с него почти кубарем и побежали по вымощенной камнем дорожке к калитке. Пудель сидел за калиткой смирно, как будто поджидая подруг.

– Гляди-ка, точь-в-точь как тот, в Мерано. Смотри, какой ошейник у него. Кожа старая и дорогая, а это что за блямба посередине?

Полина наклонилась к пуделю, тот повернул к ней свою умную голову и встретился с ней взглядом черных, ясных глаз. На медальоне в центре ошейника Полина увидела огромную, готическую букву L, обвитую вензелем старинного узора. И тут откуда-то донесся голос, чрезвычайно похожий на голос Вульфа: «Конечно, полнота всякой системы относительна, если система не мертвая. Но это уже абстракция совсем высокого порядка, и мы можем пока эту материю не затрагивать».

Полина оторопело посмотрела на Катю и Алену. Катя не могла отвести взгляда от пуделя. Тот, встав, как будто очнувшись от этого неведомо откуда донесшегося голоса, побежал от дам прочь по дороге, по направлению к воде. Подруги стояли и смотрели вслед пуделю, а тот бежал навстречу солнцу и с каждой секундой как будто все больше растворялся в нем, или это солнце слепило глаза, играя свои утренние игры с девушками.

– Если мы возьмем власть и построим собственную всеохватывающую систему, то она будет мертвой… Как и та, что существует сейчас… – тихо произнесла Катька, не в силах оторвать взгляд от пуделя.

– Вульф сказал Полине: «Вы же понимаете, кто правит бал!» – так же тихо ответила Алена.

Подруги молчали, глядя на дорогу, залитую солнцем, поглотившим пса, на вырисовывающийся на ней теперь силуэт, в котором угадывался Мэтью. Солнце светило ему в спину, он выходил из лучей, которые, казалось, разбивались прямо о его макушку. Серые джинсы, белоснежная рубашка-поло навыпуск, наконец, лицо, подернутое загаром, темные волосы с угадывающейся на висках сединой…

– Алена, я так рада за тебя, – еле слышно произнесла Полина.

Мэтью подошел к ним с плавками и полотенцем в руке:

– Вода очень теплая. В Англии такого никогда не бывает, даже в конце июля. Вы гуляете или опять дебатируете? Я пока купался, думал. Все пока весьма нелогично. С утра даже Канта почитал, который говорил о «наибольшей согласованности конституции с принципами права, к чему нас обязывает стремиться разум своим категорическим императивом». Право у вас демократическое, и конституция с ним вполне согласована. Это означает выборы. Матриархат, который воспроизводится через выборы? Вполне допускаю, но все равно каждые четыре или сколько там у вас лет – борьба за власть. Конечно, можно переписать и конституцию, но вы готовы отменять демократическое право? На чем тогда вы собираетесь основывать власть, ведь не на главенстве рода?

– Вот нам только что, только другими словами, это же самое сказал тот черный пудель, – целуя Мэтью, сказала Алена.

– Пудель? Тот, которого я встретил? Очень агрессивный, нрав совершенно не пуделя. Все меня норовил укусить и лаял…

– Это у вас с ним естественное право вошло в клинч, – рассмеялась Катя. – Вы с ним никогда не обретете гармонию. Разве что сосуществовать мирно будете. Все-таки в тебе, Мэтью, слишком много разумного, ты у нас почти бог. Пойдемте завтракать.

– I really don’t get it, but it’s okay, if all of you are happy. And you look so much happier this morning, all of you[24]. Вам что, какая-то истина открылась?

– Ага, надо к празднику готовиться, – сказала Алена.

– И еще надо нашу компанию во многом перекроить, – подхватила Катя. – Обсудим за завтраком.

В доме Стеша уже накрывала на стол. Кыса и Степанова сидели на кухне. Посмотрев на вошедших, Кыса спросила:

– Ну что, с утра пораньше дебаты о переустройстве общества продолжаете?

– Да, Кыса, общество нам надо переустраивать. Но главным образом наше общество, акционерное общество женщин «За Гранью».

– Что это ты с утра пораньше таким высоким слогом выражаешься? – как обычно, подозрительно спросила Кыса.

– Пошли завтракать. У меня в голове все начинает совсем по-новому складываться. Сейчас каши съем и все постараюсь внятно изложить.

– Опять кашей будут кормить, – заныла Кыса. – Это я вчера как-то не учла, надо было мне хоть сырников попросить приготовить, что ли.

– Ки-иса, непреложных законов никто не отменял. Ты женщина и обязана быть красивой, – сказал Мэтью. – Ешь кашу и пей воду, невзирая на революцию.

– Тем более что ее не будет, – добавила Алена.

– Как не будет? А что будет?

– Нам не надо брать власть. Она у нас уже есть. Наш властный ресурс отобрать невозможно. – Катька подцепила на вилку гречневую кашу.

Полина, попробовав кашу, буркнула, что Стеша опять пересолила и добавила подсолнечного масла. Кыса отодвинула кашу и взяла поджаренный тост из бездрожжевого хлеба. Алена ковырялась в своей тарелке с задумчивым видом. Минут пять все молча жевали, наконец Катька отставила пустую тарелку и поднялась из-за стола сварить себе кофе.

– Думаю я вот что, – начала она, усевшись снова за стол с чашкой эспрессо. – Надо сделать несколько простых шагов. И вот их-то как раз надо сделать без промедления. Четкий проговор общей схемы взаимодействия сложившейся в обществе женской власти и той власти, что сидит в Кремле. В этой схеме расставить все точки над «i», чтобы всё встало на свои места раз и навсегда.

– Каким это образом? – поинтересовалась Кыса.

– С позиции силы. Вот тут переговоры с позиции силы абсолютно уместны. Не у нас, а у них нет другого выхода. Они должны признать нашу власть.

– Если не загонять их слишком в угол, то не могут не признать. – Алена задумчиво ковырялась в каше. – Шесть лет назад я говорила, что надо к чертям отобрать у мужиков бабло и власть. Но шесть лет назад реальность была иной. Сейчас у мужчин уже нет ощущения их собственной безраздельной власти, а есть ощущение, что женщины загоняют их в угол. Они настроены огрызаться, жалить, сопротивляться насмерть. Надо им оставить их цацки, остатки той самой власти, за которую они так цепляются. А самим не делать абсолютно ничего, кроме обучения всех женщин хитрости трансформации своего уникального ресурса в деньги и власть. Это будет тонко и чисто по-женски. Какая у мужчин альтернатива? Бабий бунт?