Благословенный камень - Барбара Вуд

Они подошли к указателю, одна стрелка которого указывала прямо и на ней значилось «Портминстер», другая показывала влево, на узкую тропинку, — на ней было написано: «Мейфилд», третья, прибитая не так давно, указывала вправо: «Монастырь Истинного Креста». Уинифред не намеревалась заходить в новый монастырь, но ноги сами вывели ее на новую дорожку вместе с толпой паломников, чьи разговоры теперь свелись к рассуждениям о том, чем их будут угощать монахинь.

Сквозь деревья стали проглядывать стены, и первое, что услышала Уинифред, был смех. Женский смех — смеялись в монастыре. Затем она услышала голоса — болтовню и крики, напомнившие ей куриное кудахтанье. Она нахмурилась. Как в таком шуме можно сосредоточиться на духовном? Проходя через лежащий за стеной луг, она остановилась, потрясенная следующей картиной: две женщины в одеяниях послушниц со смехом кидали друг дружке мяч, при этом их рясы нескромно развевались на ветру. Третья дразнила косточкой собачку, притворяясь, будто хочет ее бросить, и смеялась, когда собачонка кидалась за ней. Еще две молодые монахини стояли на прислоненных к яблоням лестницах, подоткнув юбки, и весело перекрикивались, собирая плоды. Войдя через главные ворота во внутренний двор, Уинифред поразилась кипевшей здесь торговле, в которой смешались паломники, горожане, знатные гости и святые сестры. Здесь на деревянных лотках продавали монастырскую утварь: вышитые эмблемы для паломников — в знак того, что они посетили святилище; пузырьки со святой водой, бусинки для четок, статуэтки; амулеты, приносящие удачу; сладости и хлеб. И монахини при этом торговались!

И пока мать Уинифред проходила через эту толпу, напоминавшую ей деревенскую ярмарку, ее первое потрясение уступило место беспокойству. Это место безбожное, недостойное и неприличное. Аббат уверял ее, что сестры следуют уставу святого Бенедикта, но Уинифред не заметила ни скромности, ни аскетизма, ни смирения, ни молчания.

Поднимаясь по ступенькам, ведущим в капитул, она подумала, отчего это богатство притягивает богатство? Любому случайному наблюдателю ясно, что Святая Амелия крайне нуждается в средствах, а аббатство пускает деньги на ветер — на это новое заведение, основанное богатым бароном, который сам не несет ни малейших расходов. А фруктовые сады монастыря за стенами! Уинифред погладила свой урчащий живот, как будто успокаивая раскапризничавшегося ребенка. У нее в голове мелькнула мысль украсть несколько яблок, чтобы угостить своих голодных сестер.

Внутренняя обстановка капитула напоминала убранство богатого дома: там были серебряные подсвечники, красивая мебель, на стенах висели гобелены. Когда же мать Розамунда вышла поприветствовать ее, она пережила еще одно потрясение.

В народе ходили слухи — будто бы, когда датский кнуд стал королем всей Англии, Освальд из Мерсии повел англичан присягать ему на верность. И за это ему были дарованы земли в графстве Портминстер. Когда же кнуд, желая завоевать репутацию «христианнейшего короля», объявил о своем намерении открыть новые монастыри, Освальд попросил оказать ему честь — позволить построить в честь нового ленника женский монастырь. Датского завоевателя убедили россказни Освальда о том, как когда-то он ехал в Гластон-берри, откуда, по легенде, Иосиф из Аримафеи привез святой Грааль Христа, и там, расположившись у обочины дороги на ночлег, увидел сон, в котором ему было открыто местонахождение бесценной святыни. Глубоко в пещере стоял железный сундук, в котором лежала частица креста Христова, оставленная там самим Иосифом. Освальд забрал ее и привез в свою семейную часовню. К тому же старшая дочь Освальда Розамунда была настолько благочестива и религиозна, что во время сражений датчан с англичанами день и ночь молилась о победе датчан, потому что чувствовала, что на то воля Божья, — во всяком случае, так сказал Освальд. Праведная дочь и частица Истинного Креста убедили кнуда, и тот благосклонно дал свое согласие на строительство нового монастыря в честь своего имени.

Так говорили в народе. Правда же заключалась в следующем: когда Освальд из Мерсии, трус из трусов, понял, чем закончится эта война, он как раз сражался на стороне английского короля Этельреда. Он перебежал на сторону врага, предав своих братьев-англичан. Что же касается его дочери Розамунды, она не столько чтила Господа, сколько ненавидела мужчин и, предпочитая общество женщин, отказывалась выходить замуж, как ни грозил и ни упрашивал ее отец. К тому же у нее была жажда власти. И он нашел выход: пусть она управляет монастырем. Это будет не простой монастырь — у него будет престиж и репутация. А что же может создать репутацию подобному заведению, как не особая святыня, и что же может быть священней креста, на котором был распят сам Христос? Конечно же, ни в какой Гластонберри он не ездил, никакого сна не видел, никакой пещеры и никакого железного сундука с частицей креста не существовало. И в покоящемся на алтаре часовни нового монастыря ковчеге не было ничего, кроме воздуха.

А сейчас Уинифред стояла лицом к лицу с настоятельницей монастыря, из-за которого вот-вот погибнет Святая Амелия. Мать Розамунда была неподобающе молода. Вряд ли она провела в монастыре больше шести лет. Уинифред прожила в монастыре почти тридцать лет, прежде чем заняла пост настоятельницы. Из-под апостольника Розамунды выбивалась красивая золотисто-рыжая прядь, и Уинифред с неприязнью подумала, что это сделано нарочно. Она представила, как эта тщеславная молодая женщина стоит перед зеркалом и швейной иголкой вытаскивает волоски из-под накрахмаленной белой ткани так, чтобы «случайность» выбившегося локона не вызывала сомнений. Но больше всего ее потрясли руки молодой женщины: они метались, подобно обезумевшим птицам. Они рвались вверх и вниз и в стороны, при этом рукава задирались, обнажая руки до локтей! Совершенно ясно, что никто не обучил Розамунду дисциплине бенедиктинского ордена. А если это так, то как же она может быть настоятельницей и воспитывать сестер?

У Уинифред стало тяжело на сердце. Как можно обучать этих легкомысленных девушек искусству священных миниатюр? Она просто не сможет. Она скажет аббату, что в этом монастыре нарушаются все правила, пусть он лично придет и восстановит дисциплину. Уинифред не волнует, сколько денег у отца Розамунды; этот монастырь — оскорбление Всевышнего.

— Дорогая моя мать Уинифред, как вы, наверное, рады, что наконец-то обретете покой после стольких лет службы Господу — снимете наконец мантию настоятельницы и вновь станете одной из сестер!

Уинифред молча воззрилась на нее. Что такое говорит эта девушка? И вдруг до нее дошло — мысль, такая же ясная, как прозрачная синева камня Амелии: ведь в одном монастыре не может быть двух настоятельниц! Аббат не сказал об это ни слова, очевидно, что он рассчитывал, что Уинифред сама сделает это логическое умозаключение. И все же это было потрясение. Значит, ее лишат звания и снова понизят до обычной сестры, и ей придется называть эту девочку, которая годится ей во внучки, — «мать»? Это немыслимо!

— Это, конечно, не означает, что у вас не будет никаких обязанностей! — весело добавила молодая женщина. — Мои девушки сгорают от нетерпения — они хотят научиться рисовать миниатюры.

У Уинифред все поплыло перед глазами. Розамунда говорит об этом, как о детской забаве!