Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер

конечно, не голубь, но я вижу здесь утвердительный ответ: стоит ехать.

– Очень похоже на гадание, – недовольно покачал он головой. – Служители Света такое не одобряют.

– Вовсе нет. То, как я объясняю себе изображение – это то, чего хочет моя душа. Если колода говорит, что стоит ехать, то это только потому, что внутренне я уже решила, что так и нужно сделать.

– Как-то все равно по-колдовски…

Закатив глаза, Элейн убрала карту обратно в кармашек и внимательно посмотрела на Оддина:

– Если тебя это так тревожит, просто думай о том, что карты на твоей стороне.

Элейн взяла клинок, осторожно обхватив рукоять, и убрала в мешочек с картами. Оддин вновь предложил протянутую ладонь, которую на этот раз она приняла.

– Твои волосы вкусно пахнут, – услышала Элейн через пару минут после того, как они отправились в путь. – Когда они снова станут рыжими?

– Зависит от того, как часто я буду их мыть. И как скоро решу отсюда уехать. Как там дела у Ковина? Что было после того, как я убежала?

Она почувствовала, как Оддин вздохнул, его теплое дыхание защекотало ей затылок.

– Что ж, сначала все были ошеломлены. Клянусь, моя матушка использовала нецензурную брань. И, кажется, не она одна. Потом все кинулись обсуждать увиденное. Они были похожи на стаю голодных собак, бросившихся на кость. Болтайн выглядел оскорбленным и уехал почти сразу. Донун сначала пытался его остановить, наверное – хотел все уладить, но потом я увидел его рядом с Ковином. Думаю, ничего не вышло.

– А что Ковин? – нетерпеливо спросила Элейн.

– Пожалуй, до такого исступления его прежде никто не доводил. Я думал, он начнет оправдываться, попытается объяснить ситуацию гостям. Но все, что его волновало, – не упустить тебя. Он начал давать указания страже, орать, чтобы всех лакеев согнали в одну комнату, потом приказал вызвать отряд полиции, чтобы отправились прочесывать улицы.

От этого Элейн стало не по себе. Выходит, ей повезло, что она сумела улизнуть. В тишине ночных улиц было трудно поверить, что сейчас где-то десятки людей искали ее.

– Наверное, я должна еще раз поблагодарить тебя, что спас меня от тех полицейских… – проговорила Элейн.

Она спиной почувствовала приятные вибрации: Оддин смеялся.

– Прошу, не делай этого лишь из чувства долга! – иронично отозвался он. – Если считаешь, что легко справились бы со взводом солдат, не стану разубеждать. В конце концов, мне ни разу не удалось тебя переспорить.

Элейн задумалась. Чуть обернувшись, она попыталась заглянуть Оддину в лицо.

– Ты кажешься безмятежным.

– Такие черты лица, – беззлобно ответил он.

– Я только что бросила тень позора на всю вашу семью. Твой брат гоняется за мной по всему Нортастеру. Мой отец…

– Отношения с людьми я строю на собственных наблюдениях и чувствах, – твердо заявил Оддин. – Меня не волнуют ни отцы, ни братья.

– Да, но… Ты даже не спросил, почему я это сделала.

– Элейн. – На этот раз в его голосе не было улыбки. – Я же сказал, что узнал твою историю. Клан Мун отказался подписать присягу, за что был жестоко наказан. Никто не выжил в целой деревне – очевидно, кроме тебя. Отрядом руководил Ковин. Твое желание отомстить мне понятно.

Она кивнула, а затем, справившись с комом в горле, добавила:

– Только отец подписал присягу. Донун и Ковин знали об этом, но решили воспользоваться ситуацией и свести счеты с моим кланом.

Повисла долгая, тяжелая пауза.

– Ты уверена в этом?

– Уверена ли я? Что ж, давай посмотрим… Мы праздновали мой день рождения. Солдатам карнаби наливали наравне со всеми, они поднимали кружки и желали мне всяческих благ. Не иначе именно их тосты за мое здоровье помогли выжить после того, как у меня на глазах Ковин лично убил моего отца, а затем братьев. Отец просил о пощаде! – Элейн хотела, чтобы это был спокойный рассказ о том, что ей пришлось пережить, но эмоции быстро взяли верх, и вот ее голос дрожал, дыхание стало неровным, а на глаза навернулись слезы. – Как думаешь, стал бы глава клана предлагать кров солдатам, если бы присяга подписана не была? Допустил бы кровавую резню, которую они устроили, если бы не был уверен, что его люди в безопасности?

Она замолчала, чтобы отдышаться. Оддин тоже не говорил ни слова.

– На днях Донун сам сказал мне, что они с Ковином отомстили Драммонду Муну.

Элейн ждала, что он ответит. Попытается защитить брата? Или станет оправдывать его действия?

Все мысли улетучились, оставив одно лишь недоумение, когда Оддин перехватил вожжи одной рукой, второй обнял Элейн, крепко прижав к себе.

– Мне жаль, что это случилось с тобой и твоей семьей, – прошептал он ей в ухо, а затем отпустил.

Она сердито утерла слезы. Обещала ведь себе больше не плакать из-за проклятого карнаби!

– То, что произошло сегодня, ни на крупицу не искупит всей той боли, что Ковин причинил мне. Однако я чувствую, что смогу жить дальше, зная, что он наказан. Как по-твоему, что с ним будет дальше?

Спиной она ощутила, как Оддин дернул плечом.

– Кто его знает. Если бы это был другой человек, с таким пятном позора он исчез бы из города. Может быть, вернулся бы через год-другой, когда все немного позабудется. Но это Ковин… С одинаковой вероятностью он может выйти сухим из воды или получить сполна за все свои преступления. Многие ненавидят его, а значит, попытаются воспользоваться мгновением слабости. Враги не преминут втоптать его в грязь. Другого шанса может не представиться.

Элейн хмыкнула: разве не иронично было, что столь бессердечный человек, причинивший так много зла, был в итоге наказан за любовь? Пускай и не было ее. В глазах света чувства Ковина стали куда большим прегрешением, чем бесконечная жестокость к слугам, семье, горожанам.

– Это был коварный план, Элейн. Ты страшный человек, – заметил Оддин, усмехнувшись.

– Идея пришла мне в голову спонтанно благодаря тебе и госпоже Торэм.

– Тем более. Когда уничтожение такого человека, как Ковин, тщательно планируется, это внушает трепет, но не вызывает удивления: все привыкли к таким интригам в высших кругах. Когда идея, как лишить влиятельного мормэра всего, приходит случайно и приводится в исполнение за час, это ужасает. Другие не так быстро выбирают платье на вечер, как ты ломаешь чужие жизни.

Говорил Оддин с наигранной пафосностью, и Элейн понимала, что он по большей части дразнил ее.

– Почему ты все время шутишь? Ты вообще к чему-нибудь относишься серьезно? – спросила она, покачав головой.

– Один мой знакомый ко всему относился серьезно. В конце концов он выпил яд, не в силах выносить несовершенство этого мира.

– Жизнь