Вилы - Алексей Иванов

Пугачёвская Палатка в городе Саранск

В Саранске Емельян повёл себя как свинья. Он решил поселиться не в шатре за околицей, как обычно, а в городе, и выбрал дом воеводской вдовы Авдотьи Каменецкой. Хозяйке приказали устроить пир. На пиру Пугачёв упился и покидал в окно всю посуду. Когда на хозяйку нажаловалась служанка, Емельян повелел повесить вдову Авдотью на воротах её подворья. Бабу повесили. А Пугачёв на другой день куражился уже на обеде у архимандрита Александра: сам он сыпал деньги «на обитель», а его молодцы, заставив дворню петь тропари, грабили жилище иерея.

Небольшой каменный дом казнённой вдовы Авдотьи Каменецкой жители Саранска прозовут Пугачёвской Палаткой. С крыльца этой Палатки и прогремел главный указ Емельяна Пугачёва: именем царя Петра III отныне в Российской державе всем крестьянам – воля, всем дворянам – смерть!

Угроза гибели, разумеется, пугала дворян, однако втрое страшнее была угроза свободы для всего народа. В могучей империи даже всесильные фавориты не владели своей жизнью и своей судьбой, а тут какой-то мужик в каком-то Саранске крикнул такую обжигающую дерзость!..

Пугачёв крепился девять месяцев бунта – не дарил народу свободу. Свободой он награждал только тех, кто шёл за него воевать: таких верстали в казаки. Но в Саранске Пугачёва прижало. Он увяз в Поволжье накрепко. Инородцы не заменили ему башкир, потому что сплошь окрестьянились. А крестьяне не заменили ему казаков, потому что из бунта они выколачивали выгоду, а вовсе не боролись за свои права. И что делать?

Из ловушки Саранска имелся единственный выход: поднять на бунт всех крестьян. Но жадным и расчётливым мужикам для бунта требовалась самая соблазнительная приманка. Мотивы типа «земля – крестьянам» или «Кубань – казакам» тогда ещё не работали. Расплатиться за бунт с мужиками Пугачёв мог только закланием дворян. Грабь любого. Всё – твоё.

Дворян Пугачёв, конечно, не жалел. Его проект переустройства державы подразумевал замену дворянства новой элитой – казаками. Но казак отличался от мужика не столько саблей, сколько свободой. Обречь всех дворян на истребление означало обречь всех крестьян на свободу. И Пугачёв швырнул её народу. Свобода вовсе не была целью пугачёвского бунта, как борода – не цель церковного раскола. Свобода была способом войны, потому что давала крестьянам доступ к собственности дворян. А собственность – главная ценность крестьянской идентичности.

Манифест о свободе стал самым страшным указом Пугачёва. Читать его вслух было запрещено даже тем прокурорам, которые требовали у судей смертных приговоров для пугачёвцев. На полях сражений солдаты рылись в карманах убитых бунтовщиков не в поисках денег, а в поисках этого проклятого листка. Но причина страха перед манифестом была не в слове «свобода», от которого императрице якобы делалось дурно. Не делалось. Власть не поверила в вольтерьянство казака и легко считала корыстный смысл призыва: Пугачёв «обольщал крестьян описанными в скверных его бумагах выгодами, думая, что такие больше прилепят их к его богомерской роже». Речь шла о точном политическом расчёте самозванца, а вовсе не о правах человека.

У крыльца Пугачёвской Палатки в Саранске манифест о свободе, разинув рот, выслушал крестьянин Фирс Иванов, который привёл отряд из села Сурали. Потом Фирс протолкался через толпу, чтобы поговорить с царём-батюшкой. Государь собирался опохмелиться и вести своё войско на Пензу, а Фирс считал, что царю обязательно надо побить бар в Симбирске. Емельян не стал спорить: вручил Фирсу указ взять Симбирск и дал «два возу денег» для платы добровольцам. После Симбирска Фирс должен был идти на соединение с Емельяном в город Камышин. Ободрённый доверием, Фирс двинул свой отряд от Саранска к Симбирску по старой Карсунской линии.

Эту засечную черту почти полтора века назад соорудил воевода Богдан Хитрово. От Суры до Волги он протянул полосу непроходимых лесных завалов, которые прикрыли от ногайских набегов русские селения на землях эрзи и чувашей. Ко времени Пугачёва вместо срубленных деревьев давно уже вырос новый лес, но рвы и насыпи сохранились. Засечная черта завершалась крепостью Симбирск, которою воевода Хитрово возвёл на перешейке между Волгой и Свиягой, на древнем городище булгарского князя Сенбера. В засечную черту были встроены семь бревенчатых острожков. Главным считался Карсунский острог, оберегавший броды через речку Барыш.

Гарнизон обветшалого острожка решил обороняться. Солдаты зарядили ружья и вычистили допотопные затинные пищали. Когда Фирсово воинство заполонило улочки Карсуна, крепостица с зелёными замшелыми кровлями вдруг огрызнулась выстрелами из бойниц. Над трухлявыми шатрами башен реяло знамя с вензелем государыни. Крестьянское воинство потопталось на откосе рва, в котором среди ряски квакали лягушки, и Фирс решил, что овладеть богатым Симбирском важнее, чем тихим Карсуном.

По Карсунской линии Фирс Иванов повёл свою толпу к Симбирску, а ему навстречу из Симбирска решительно шагала команда коменданта Андрея Рычкова. Полковнику Рычкову было 34 года, и он был сыном академика Петра Рычкова. 27 августа в золотых рощах Заволжья команда Рычкова столкнулась с толпой Фирса. Мужики не заробели. Пальбой опустошив пульницы, мужики бросились в атаку с вилами наперевес. Солдаты подняли руки. Офицеров, которые махали шпагами, лапотники закололи. Вилы вонзились в грудь командира Рычкова. Убитых Фирс велел свалить в телегу и увезти на кладбище в Карсун, а сам направился дальше на Симбирск.

Город, полный сбежавших из своих усадеб дворян, трепетал. Старый деревянный кремль с пятью покосившимися башнями помнил штурмы Стеньки Разина и сейчас не выдержал бы осады. Да что там осада: в пугачёвщину Симбирск потерял уже двух комендантов, хотя враг ещё даже не подступался к городу!

Первым погибшим комендантом Симбирска был полковник Чернышёв. В октябре 1773 года он увёл в Оренбург отряд в 1100 солдат с 15 пушками, но попал в засаду мятежников под горой Маяк и вместе с офицерами умер на виселице в Бёрдах. Вместо Чернышёва Симбирску назначили комендантом Рычкова. После гибели Рычкова оборону города возглавил полковник Обернибесов, защитник Елабуги и Сарапула. Обернибесов решительно вывел гарнизон на околицу Симбирска и умело разбил Фирсовы толпы. Солдаты прогнали мужичьё в расписные леса на Карсунской линии.

Но крестьянин Фирс Иванов не переживал о разгроме: он же не был казаком, которому поражение позорно. Отброшенный от Симбирска, Фирс не пошёл ни в какой Камышин ни к какому царю: Фирсу и здеся была добрая добыча. Целый месяц его шайки хищничали по осенним рощам Карсунской линии между Барышем и Свиягой, а 10 октября Фирс всё же попал в плен. Через день в Симбирск в клетке привезли и пленного Емельяна Пугачёва.

Пугачёва посадили в подвал и продержали в городе три недели. Здесь на самозванца с кулаками набросился старенький академик Пётр Рычков. Генералы вели допросы, а местному художнику приказали намалевать портрет Пугача, но только настоящий – не парадный, как у вельмож, и не парсунный. И художник зорко всматривался в лицо прикованного к стене мятежника: рисовал портрет тщательно и безыскусно, будто географическую карту.