Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков

Вряд ли кто станет оспаривать, что в наше время есть один пример нравственного величия и мужества, достойный стоять наравне с величайшими примерами в истории человечества, – защита Димитрова перед фашистским судом. ‹…› Подобно Сократу, он мог бы заявить, что всю свою жизнь готовился к этой защите. История поджога Рейхстага – это эпос нашего времени.

Элиа Казан дебютировал в драматургии (в соавторстве с Артом Смитом) и режиссуре документальной пьесой «Димитров» (1934). Элмера Райса суд вдохновил на пьесу «Судный день» (1934) о процессе над двумя мужчинами и женщиной, обвиняемыми в покушении на диктатора. К тому моменту Райс побывал в Германии, наслушался и Гитлера, и Геббельса, и утвердился, как многие либералы, в своем политическом выборе.

* * *

Впрочем, что это мы все о забастовках да казнях? Поговорим о чем-нибудь невинном: например о детской сказке, поставленной Казаном по пьесе Луиса Ланца «Восстание бобров»:

Группа хороших бобров страдает – в социальном смысле – от группы, выглядящей более сильной, чем они. Но виктимная группа самоорганизуется, добивается небольшого, но успеха, и клянется продолжать борьбу. – Казан.

Критики писали: Ланц переложил марксизм на язык Матушки Гусыни.

Быть может, от марксистской морали можно укрыться в старом добром кабаре: оно-то не подведет. Нью-Йорк без ума от ревю «Булавки и иголки»: 1 108 представлений на Бродвее (1937–1940) – не шутка. И что же слышит зритель в первых строках первого куплета?

Название ревю вызывало водевильные ассоциации, но объяснялось лишь тем, что хит трех сезонов поставили любители – синдикалисты из Международного союза швейников. Его председатель был, на взгляд Лоузи, чистой воды бандитом, что Лоузи не смущало: ему нравились гангстеры.

Да, в хите Гарольда Рома «Один большой союз на двоих» пелось о соединении двух любящих сердец. Но это были сердца профсоюзного движения: сатирический диалог вели представители АФТ и КПП. Во время исполнения «Песенки джи-мена» агенты ФБР, случившиеся в зале, выдавали себя искренним хохотом. Актеры подсчитали, что за три года нью-йоркское отделение «конторы» в полном составе не отказало себе в удовольствии посмеяться над своим «большим боссом» Гувером.

Быть может, до балета коммунисты еще не добрались?

Вот продюсер Линкольн Кирстайн, выпускник Гарварда, богач, коллекционер, гей, обожатель «Русских балетов» и создатель американского национального балета, прибегает к Джорджу Баланчину. Это он убедил великого хореографа перебраться из Старого Света в Новый. А теперь делится с ним идеей «Процессии» – «коммунистического балета, основанного на непрестанном, текучем, неминуемом движении».

Невозвращенец Баланчин, обладавший иммунитетом к красной лихорадке, вывернулся, не обидев Кирстайна: «Это хорошо смотрелось бы на Красной площади, но не в театре. Это должен быть фильм».

Еще вчера Кирстайн показался бы белой вороной: политический балет в начале 1930-х – достояние агитпропа Соколовой и Маслоу. Но в середине 1930-х белой вороной выглядел Баланчин. Великая Марта Грэм, чью роль в балете сравнивают с ролью Пикассо в живописи и Фрэнка Ллойда Райта в архитектуре, 20 декабря 1936-го представила в театре «Гильдия» балет «Хроника». Хореографический очерк социальной истории начиная с 1914 года венчал пластический призыв к строительству нового мира, избавленного от катастроф, подобных мировой войне. В 1938-м Грэм, потрясенная фашистской риторикой ненависти, переложит на язык танца принципы демократического американизма («Американский документ»). Ее балет, как «Баллада для американцев», вобрал в себя строки Декларации независимости и Геттисбергской речи. Не нуждаются в комментариях названия балетов Джейн Дадли, ведущего педагога Школы Марты Грэм: «Портреты среднего класса» (1935), «Песни протеста» (1936), «Под свастикой» (1937).

Круглосуточное возбуждение революционных нервов не могло не обернуться комичным конфузом. В июне 1936-го знаменитая Шерил Кроуфорд пригласила в театр «Группа» не менее знаменитого композитора Курта Вайля. Она и ее соратники почему-то считали Вайля крупной фигурой германской компартии, героем подполья, и страшно боялись ударить перед ним в грязь лицом: не дай бог примет за мелких буржуа. Вайль же переживал, что покажется «кумачовым» актерам, о революционности которых он тоже наслушался, «бледно-розовым».

* * *

Лоусон и Орниц были первыми пташками великой миграции Бартонов Финков.

Сразу вслед за ними в Голливуд по приглашению Warner перебрался Фараго: уже в 1931-м его номинировали на «Оскар» за сценарий «Маленького Цезаря». Стандартную историю взлета и падения гангстера Фараго превратил в притчу – не об уголовнике, одержимом диктаторской манией величия, но о диктаторе, пользующемся уголовными методами, рифмующуюся с еще не написанной «Карьерой Артуро Уи».

Дос Пассос, работая над сценарием «Дьявол – это женщина» (1935), ночь напролет играл с друзьями Фараго в покер. Наутро его немало позабавило, что удачливые игроки торжественно пообещали – «перед лицом своих товарищей» – отдать выигрыш на нужды партии. В 1936-м студия накажет Фараго – на протяжении пяти лет все его сценарии будут лететь прямиком в мусорную корзину – не за партийность, а за профсоюзную активность.

В 1932-м Голливуд не только обзавелся Коулом, но и заинтересовался отпетыми радикалами Мальцем и Скляром, чью «Карусель» экранизировала Universal («Страх говорить»). Даже в блаженные времена pre-Code – до кодекса Хейса – такой образ Америки, как в «Карусели», шокировал. Коридорный, случайный свидетель гангстерской разборки, на свою погибель искал защиты у коррумпированного правосудия. Копы избивали его, прокурор обвинял в убийстве: бедолага, задевший интересы продажного мэра, «вешался» в камере.

Тогда же экранизировали сенсационную пьесу Уэксли «Последняя миля». Герой, по непреодолимо нелепому стечению обстоятельств приговоренный к смерти, попадал в эпицентр бешеного бунта смертников. Самоубийственная энергия действия была так велика, что фильм не портил выморочный даже для Голливуда хэппи-энд: герой выживал в бойне и – чудом открылись новые обстоятельства – получал помилование от строгого и благородного губернатора.

Голливуд «резал подметки на ходу». Премьера «Карусели» в Гражданском репертуарном театре состоялась 22 апреля 1932 года, а фильм вышел уже 1 декабря. С экранизацией «Последней мили» Голливуд, правда, припозднился на два года. На Бродвее спектакль – зажегший звезду Спенсера Трэйси – вышел 13 февраля 1930-го. Зато самого автора пьесы киноиндустрия «прикупила» беспрецедентно быстро: забыть дату своего «вступления» в Голливуд Уэксли не смог бы даже при истовом желании. Это было 4 июля 1930 года – в День независимости, через четыре с половиной месяца после бродвейской премьеры «Последней мили».