Рецепт Колдуньи - Валентин Черных

Когда ей позвонила приятельница со студии и сообщила, что он попал в автокатастрофу, она, помня о ключах от квартиры, которые он обещал ей дать, спросила:

— Он где?

— В Склифе.

Так москвичи называют Институт «Скорой помощи».

Она не стала расспрашивать, где и как произошла авария, потом узнается, она хотела первой приехать к нему.

В институте ей сказали, что старик в коме.

— Вы ему кто? — спросили в реанимации.

— Я ему самый близкий человек, — ответила она и добавила: — После смерти его жены. Он живет один. В квартире осталась собака, ее надо кормить и выгуливать.

Все было правдой. Не близкая женщина не ходит перед мужчиной, даже старым, голой. И про собаку правда. Старый десятилетний пекинес терпеть ее не мог, потому что когда старик был мужчиной, то закрывал пекинеса на кухне. Кобель не мог простить своей изоляции и несколько раз пытался вцепиться ей в ноги. Теперь, когда она приходила, старик закрывал собаку.

— Сейчас еще дежурит бригада, которая его привезла, они говорили что-то о собаке.

К ней вышел врач, плотный, сорокалетний, седоватый. Ей такие мужчины нравились. И она по его взгляду сразу поняла, что он с нею хотел бы переспать, женщины это понимают без слов, как, впрочем, и мужчины. Доктор тоже понял, что он с нею договорится.

— Стойкий старик, — сказал доктор. — Все предусмотрел. Был уже при коме, но попросил остановиться возле его дома, мы как раз проезжали мимо. Я отнес ключи соседке, чтобы она взяла собаку, как он просил.

— Как он? — спросила она.

— Шансов почти нет. Дайте ваш телефон. Я вам позвоню.

Она считала быстро. Доктор дежурит через двое суток на третьи. Значит, он не надеялся, что старик проживет трое суток. Он ей позвонит, чтобы выразить соболезнование. Второй раз он позвонит и спросит, как она себя чувствует и может ли он ей чем-то помочь. Потом он позвонит и предложит встретиться. Она согласится. Но чтобы женщина согласилась, мужчина должен сделать женщине приятное или необходимое. Сейчас ей было необходимо повидать старика.

Она понимала: ждать, пока старик придет в сознание, бессмысленно. Она предусмотрела все, кроме аварии. Мог быть, конечно, инфаркт, но у старика было здоровое сердце тощего, спортивного человека.

Она вышла во двор, села на скамью, на которой сидела женщина в чалме из бинтов. Такое соседство устраивало: когда болит голова, с разговорами не пристают. Ей надо было подумать.

Если бы у нее были ключи, через час она вывезла бы картины, достала из замурованной в стену трубы двадцать золотых царских червонцев, золотые часы-браслет «Наири» Ереванского часового завода, кольца с бриллиантами его покойной жены. Из книги «Колхозное право» достала бы припрятанные доллары, даже самому умному вору не придет в голову просматривать книги по колхозному праву.

Ключ от квартиры у соседки. Надо найти повод зайти в квартиру, но повод не находился. Она знала только, что соседка до выхода на пенсию работала водителем трамвая, как говорил старик, вагоновожатой. Она и видела соседку раза два.

Соседка открыла ей дверь, но в свою квартиру не пригласила.

— Я из больницы, — сказала она, не рискнув произнести «из реанимации», вагоновожатая могла не знать этого слова. — Надо нанимать сестру на индивидуальный пост. Я говорила с ним. Он просил взять деньги в ящике стола.

— Не надо никаких денег, — ответила соседка. — Он в реанимации, в коме.

— Но я только что от него!

— Не пускают к нему, — сказала соседка. — Мне только что звонили.

— Врач?

— Санитарка. Знакомая моих знакомых.

— Мне надо взять его любимые четки. Они успокаивают его.

— Его сейчас лекарства успокаивают. Не пущу я тебя.

— Тогда с милицией пустите.

— И с милицией не пущу. Нет тебя в списке.

— В каком списке?

— Который он мне оставил, если с ним что случится. Дочери сообщить. Ее американский телефон. Я уже позвонила ей. В отдел кадров на киностудию. Тоже позвонила. — И вагоновожатая закрыла дверь. Пекинес хрипел, заходясь от ненависти к ней.

Она спустилась вниз и все никак не могла отойти от дома. Она знала стоимость картин. До миллиона долларов не дотягивало: надо будет заплатить посредникам, которые найдут покупателей из-за рубежа, вывезти через таможню тоже будет стоить не одну тысячу. Деньги за картины она положит в банк в Праге, у нее там приятельница, всегда может прислать вызов или оформить путевку на лечение в Карловы Вары, а от курорта до Праги два часа на поезде, как от Москвы до Тулы.

Она могла подружиться с соседкой старика. Могла и поделиться с ней деньгами, но как объяснить ей, кто такой Пикассо и почему он так дорого стоит? И захочет ли соседка делиться? Ключи у нее, может и сама взять, и не такая уж дура, если знает, что такое реанимация, и ведь сказала «в коме», а не «без сознания». Почему она не сделала дубликат ключей? И не спросила, какой цифровой код на милицейской охране? Старик, если они вместе входили в квартиру, вначале пропускал ее в комнаты, а потом набирал шифр.

Она кружила вокруг дома старика, как кружила однажды, когда школьницей поругалась с родителями, ушла из дома и бродила вокруг, боясь удалиться дальше соседнего дома, где ее еще знали, и не могла определить время своего кружения, часы ей подарили только в десятом классе. Ей хотелось, чтобы прошло как можно больше времени и родители забеспокоились и стали звонить подругам, а может быть, даже в морги и милицию. Она могла узнать время у прохожих, но шли почему-то только мужчины. А ей рассказывали, если женщина спрашивает: не подскажете ли, который сейчас час, — все мужчины знают, что так спрашивают только проститутки, потому что у всех женщин есть часы, им не надо узнавать время.

Самое обидное, что, когда она вернулась, родители не бросились с расспросами. Отец спросил, как обычно:

— Была в кино?

А теперь даже некому было спросить, где она была и что делала.

Она вошла в свою квартиру, зажгла свет и на этот раз сразу увидела блеклые обои на стенах, старый диван с выцветшей велюровой обивкой, пол, залитый подсолнечным маслом, — когда-то разбилась бутылка, и она все собиралась заменить паркет, но так и не собралась. Все ждала — вот получит картины и монеты и сделает ремонт, купит новую мебель, испанскую или итальянскую, установит в прихожей шкаф-купе с зеркальной дверью.

Как ей сейчас не хватало старика. Она пришла бы к нему и сказала:

— Надо вскрыть квартиру.

— Вскроем! — ответил бы он. — Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!

И достал бы толстую записную книжку в кожаном переплете, сам сделал обложку из старого кожаного кошелька. Старик умел вскрывать чужие квартиры. Он очень хотел приобрести рисунки художника Кустодиева — женщина с огромной грудью, мощными бедрами, в разных положениях, или, как говорил старик, позициях.