Вечерняя звезда - Екатерина Соловьёва

– Три года назад гражданин Сивцов подозревался в причастности к гибели партнёра, – твёрдым голосом сообщила по телевизору черноволосая красавица из МВД, – но за недостаточностью улик был отпущен. Татьяна Кузнецова объявлена в розыск.

Таня боялась резать руку. Рвать волосы – тоже малоприятное занятие, но она всё вытерпела. Лепесток ведьмы остановил кровь, заживляющий эликсир мгновенно затянул рану и успокоил саднящую кожу под вырванными волосами. И теперь Олегу будет чем заняться кроме вендетты.

* * *

Дома я открыла подаренное Сашей на Новый год шампанское. И выпила. Одна. Всю бутылку. Я радовалась за Таню и Роланда и думала о том, что и мы с Вольфрамом однажды… И поднимала бокал, чокаясь с кем-то незримым. Со стены на меня скептически косилась кошка, пока девушка продолжала мечтательно глазеть в окно. Я слушала «Баядеру», была весёлой и пьяной. Герои оперетты в финале всегда обретают друг друга: Раджами и Одетта, Эдвин и Сильва, Ганна и Данило. И даже Розалинда возвращает неверного и легкомысленного Айзенштайна, променявшего её сначала на собаку Эмму, а потом вообще на какую-то мышь, пусть и летучую. Никогда не понимала, на фига он ей сдался… Но если ей так хочется, то – пусть. Я великодушна. Человеку с разбитым сердцем вообще лучше слушать оперетту, а не оперу, где героев не только разлучат, а ещё и расстреляют, утопят, сожгут живьём и замуруют. За редким исключением. Правда, в «Стране улыбок»[40], которая тоже оперетта, всё кончилось печально: принц Су-Хонг расстался с моей тёзкой и, вероятно, пошёл жениться на четырёх маньчжурских невестах, повода для улыбок у него не было. Какая злая ирония! Но Китай очень далеко, маньчжуры им давно не правят – китайский народ взял власть в свои руки. Никто не отнимет у меня надежду!

После «Баядеры» я послушала «Веселую вдову» и легла спать с улыбкой, но, вероятно, она была родом из страны Су-Хонга – всю ночь мне снились кошмары, я спасала волка то от фей, то от колдуна, то от маньчжуров. И даже не поняла толком, спасла или нет.

* * *

На день рождения к Шидлику мы пошли вместе с Тихоновым. Во-первых, я бы пошла с ним куда угодно, а во-вторых, на него несчастным котом из «Шрека» смотрел Валера, страшно смущённый приглашением. Их отношения с Женькой развивались медленно, наш художник оказался застенчивее третьеклассника.

Саша купил навороченную мультиварку, давнюю Женькину мечту, а я – букет её любимых алых роз. Отмечали в кафе. За окнами свистела настоящая февральская вьюга – зима брала последний реванш перед наступлением весны.

– Жень, давай мы деньги подарим, немножко отобьёшься. Кафе – это же недёшево! – за пару недель до дня рождения предложила её одноклассница Лена Каткова, разумная и строгая учительница математики.

– Я премию неожиданно получила, – сказала подруга. – Тварь я дрожащая или право имею?

– Ну, если премию, то имеешь.

В коротком серебристом платье именинница была ещё краше обычного. Валера не сводил с неё глаз.

– Лизка, ну и Саша! – шепнула Женька, принимая букет. – Боже! Я бы сдалась на раз-два.

– Перестань, Жень. Я же говорила, мы просто друзья.

– Бедный мальчик, – вздохнула подруга. – Страшно подумать, какой из себя Вольфрам, если ты предпочитаешь его этой звезде французского кино.

* * *

Люся тоже пришла с новым кавалером. Увидев Тихонова, расстроилась и начала методично напиваться.

– Лизка, а Павлик твой не прискачет? – хихикнула через час уже не вполне трезвая Женька. – А то он любит экспромты.

– Не прискачет. Я отбила ему всякую охоту к скачкам. И к экспромтам.

– Отбила? Хотя бы не до гипса? Нет у тебя сердца, Троицкая. Не-ту.

* * *

Проводив меня до дома, Саша напросился в гости.

– Угостишь чаем?

Весь вечер в кафе я ловила его взгляды, и тогда он отворачивался и присоединялся к общему веселью, тая за улыбкой печаль. На секунду я испугалась, а потом самой стало стыдно: это же Тихонов, безупречный, безукоризненный и благородный. Одним словом, Принц.

– Лиза, мне нужно уехать.

Сердце сжалось, словно в грудную клетку налили холодной воды.

– Далеко?

– Да.

– И надолго?..

– Я не знаю. И говорю об этом двум людям – тебе и ещё одному другу.

– А Аполинэр?

– Взял неоплачиваемый отпуск на три месяца. Она была в ауте, пришлось предоставить замену.

– Три месяца?.. Я могу спросить, что случилось?

– Можешь. Но я не отвечу.

– Когда ты едешь?

– Сейчас.

– Сейчас?..

– Да. Внизу ждёт машина. Самолёт через два часа. Тяжело оставлять тебя, пока не вернулся твой… Как его зовут?

– Вольфрам.

– Фон Эшенбах?

– Догадался! За меня точно не волнуйся. Саш… Тебе кто-нибудь угрожает? Дмитрий?

– Мне никто не угрожает, не переживай. А если кто-то будет угрожать тебе, – Саша протянул пустую визитку с одним телефоном, – позвони по этому номеру.

Он остановился в дверях.

– Лиза, ты мой самый близкий человек. Ну, не плачь, я же не на войну иду.

После этих слов слёзы хлынули словно вода из крана.

– Сашечка, поклянись, что с тобой всё будет хорошо. Я не могу передать, как ты мне дорог. Возвращайся, пожалуйста.

– Конечно.

* * *

«Не на войну…» Иногда мир опаснее войны. В нём нет блиндажей. Нет заградительного огня и прикрытия с воздуха. Нет перемирий. И никто не берёт пленных.

Я долго ворочалась, включила телевизор и уснула под последнюю арию Эльзы из «Лоэнгрина»[41], которого показывали по «Культуре». В ней девица фон Брабант по-вагнеровски резко нарушает главную заповедь гармоничных отношений: не лезть к мужчине с глупыми расспросами.