Любовь и золото - Игорь Зарубин

— Эй, браток! — закричал Виктор. Но из горла вырвался только хриплый стон. Почти полгода Виктор ни с кем не разговаривал. Пришлось повторить. На этот раз получилось лучше. — Эй, браток, где я нахожусь?!

— Заблудился, что ль? — снисходительно улыбнулся рыбак.

— Ага! Я сам из Москвы, мы поохотиться приехали, да вот… Неудачка вышла…

— Бывает… — Мужчина неторопливо сложил спиннинг, взял в руки весла и подгреб к берегу. — Садись, подкину до Ермолаевки, раз такое дело. А там рукой подать до Бобровска.

Виктор не мог поверить своим ушам. Бобровск находился в двухстах километрах от зоны… Во второй раз он воочию сталкивался с чудом. Сначала, оставшись в живых, когда его уже почти придушили люди Карапуза, и вот теперь…

— Что ж… — сказал Кротов, запрыгивая в лодку. — В Бобровск так в Бобровск…

Отныне Виктору нужно было опасаться не столько милиции, сколько Романа Макаровича Наливайко. Встреча с ним или с его подчиненными означала одно — шило под ребро. Но прежде чем залечь на дно, Кротов должен был вернуться в Спасск. Украденные восемь лет назад золотые и бриллиантовые!' побрякушки очень бы пригодились в дальнейшей жизни, облегчив тяготы скитаний.

Через месяц после неожиданной встречи с деревенским рыбаком Кротов добрался до Налимска. Там его приютил в своем гараже давнишний приятель, с которым он в одной колонии мотал первый срок. Тогда приятеля осудили за подделку документов, и теперь его талант сослужил добрую службу Виктору.

Через неделю, когда липовый паспорт был готов, Кротов покинул свое убежище, вышел к шоссе и сел на попутку, направлявшуюся в сторону Спасска. Кстати сказать, бороду Виктор так и не сбрил, сочтя ее неплохой маскировкой — вряд ли его кто-нибудь узнает в таком виде.

Он вновь оказался в родных краях, и сердце его ныло от тупой боли. Кротову так захотелось остаться здесь навсегда! Но он сознавал, что это невозможно, что, выкопав драгоценности, он вынужден будет незамедлительно покинуть Спасск, даже не повидавшись с родным братом…

Виктор вышел из машины на самой окраине города, в том месте, где было ближе всего до старой мельницы, и, посулив водителю немалые деньги, попросил подождать его пару часов. Недолго думая, водитель с радостью согласился.

Кротов быстро нашел тропинку, тянувшуюся вдоль берега безымянной болотистой речушки, и быстро зашагал по ней. Разумеется, он не мог забыть точные ориентиры тайника — несколько шагов на север от мельничных развалин, маленький островок сухой земли посреди болота. И уж, конечно, он не мог себе представить, что за восемь лет, проведенных им на «зоне», настолько может измениться местный ландшафт… Увиденное через несколько минут стало для него настоящим потрясением.

Болото было осушено, лес вырублен… Там, где раньше стояла мельница, теперь возвышалось огромное железобетонное строение, напоминавшее по своей форме египетскую пирамиду. Рядом велось активное строительство: лязгали ковшами экскаваторы, скрипели тормозами нагруженные щебнем грузовики, суетились рабочие в желтых комбинезонах, а под ногами Виктор вдруг ощутил твердую гладь асфальта.

Он растерянно смотрел на эту странную до нереальности картину и не в силах был поверить, что произошло непоправимое. Все его страдания были бессмысленны. То, ради чего он рисковал своей жизнью испарилось, исчезло, как мираж в пустыне…

Революционный комиссариат находился в самом центре Спасска, в национализированном здании бывшего Дворянского собрания.

От былого его великолепия не осталось и следа. Половина окон были разбиты и заколочены досками. Почернела и обвалилась богатая лепнина на фасаде. Стены были изрешечены пулеметными очередями, а вокруг некоторых окон чернел толстый слой копоти — дом два раза горел.

Внутри царил такой же развал. Уникальная мебель из карельской березы и ореха, некогда украшавшая интерьеры аристократического клуба, давно сгорела в буржуйках. Новые хозяева довольствовались грубо сколоченными из плохо оструганных досок лавками и табуретами, которые использовались вместо столов.

Ни на одном окне не сохранились шторы. Дорогие занавеси были разворованы восставшим пролетариатом на юбки женам, на конские попоны, а то и на портянки. В длинных анфиладах пустынных, грязных, изрисованных неприличными рисунками и надписями комнат сидели красноармейцы и занимались кто чем — чистили свои трехлинейные винтовки, покуривали самокрутки из вонючей махорки, готовили нехитрую снедь или же просто валялись на брошенных прямо на потемневшие паркетные полы шинелях.

Только в одной комнате был относительный порядок. Это был кабинет военного комиссара. Сюда натащили уцелевшую мебель со всего дома, так что большой полированный шкаф с копьями соседствовал здесь с кухонной этажеркой, а широкая оттоманка, обитая веселенькой тканью в цветочек, — с принесенной из прихожей подставкой для зонтиков, в которой хранилось несколько винтовок.

На стене висел большой кумачовый лозунг — «Ударим пролетарским террором по контрреволюционному саботажу». Под ним красовался фотографический портрет самого вождя революции. На стоящем у дальней стены большом письменном столе, за которым в свое время сиживал предводитель Спасского дворянства, была разложена подробная карта местности. Над ней склонились двое мужчин в военной форме.

На одном из них была надета еще и кожаная куртка. Видимо, это и был сам комиссар.

— Нет, Яков, — говорил он своему собеседнику.

— Брать Налимск приступом нельзя.

— Но почему, ептыть? — горячился другой. — По-моему, это самый лучший способ накрыть банду Мельника, к херам собачьим. Это же их логово. Вся банда — в одном месте.

Комиссар оторвал кусочек газеты и насыпал в нее щепоть табаку.

— Нельзя, — повторил он. — Кроме бандитов, там много пролетариев. Погибнут же люди.

Тот осклабился.

— Ну, значит, туда им и дорога, ептыть. Нечего врагов революции, к херам собачьим, привечать. Мы ж всегда так делали. Окружим деревню, кинем несколько гранат, а потом из пулеметов, ептыть…

По лицу комиссара пробежала тень. Он сунул в рот готовую самокрутку и чиркнул спичкой.

— Ну, вот что, товарищ помревком. Меня сюда назначили, и я буду решать сам. Мы здесь не для того, чтобы мирных крестьян расстреливать, поставлены, а чтобы с контрреволюцией бороться. Чувствуете разницу?

Яков проворчал что-то типа «Все они одним миром мазаны».

Комиссар продолжал.

— Так что надо придумать какой-нибудь другой план. Выясните, когда они пойдут на дело.

— Как это я выясню, ептыть?

— Через агентов. В конце концов, арестуйте кого-нибудь из банды.

— Ничего себе задачка… А если они никогда из Налимска ни х… не выйдут? Что тогда?

— Должны. Рано или поздно они соберутся на дело. Бандиты они или нет?