Дневник посла Додда - Уильям Додд

Вторник, 7 мая. Вернувшись из поездки в Женеву и Рим, раввин Лазарон сообщил, что, по словам одного члена папского правительства, католики не смогут сотрудничать с лютеранами в Германии, хотя находятся в одинаковом с ними положении. Четырехсотлетняя ненависть католиков к Мартину Лютеру и его деятельности до сих пор заставляет их враждебно относиться к лютеранам. Однако раввин Лазарон гораздо больше озабочен ужасной судьбой немецких евреев. Он виделся с Максом Уорбергом из Гамбурга, и тот также был очень встревожен. Ни один из них не знает, как быть.

Пятница, 10 мая. Новый болгарский посланник нанес мне визит по всей форме в приемные часы. Он поразил меня своим либерализмом и осведомленностью в европейских делах. Характеризуя положение в Болгарии, он обнаружил такую широту взглядов и понимание международного положения, каких я не встречал ни у одного из знакомых мне американских послов: ни у Буллита в России, ни у Кудахи в Польше, ни у Лонга в Италии. Бингэма, нашего посла в Лондоне, и Страуса – в Париже я недостаточно знаю, чтобы сравнивать. Но я убежден, что аккредитованные здесь посланники Болгарии, Румынии, Чехословакии и Югославии на голову выше тех американских послов, о которых я говорил.

Все эти посланники из отсталых малых стран знают по три языка и отлично разбираются в значительных эпохах истории Европы. Американские же послы, посланники и сотрудники посольств, как правило, не считают необходимым знать два-три языка и ничего не делают для того, чтобы понять историю народа той страны, где они аккредитованы. Мне стыдно, что я плохо знаю французский язык, хотя знания немецкого мне вполне достаточно, а солидное знакомство с историей уравнивает мои шансы перед партнерами из германского министерства иностранных дел, которые знают много языков, но очень слабо разбираются в своей собственной истории – результат односторонней системы преподавания, установившейся в немецких университетах начиная с фон Трейчке.

Среда, 15 мая. Желая узнать мнение германских официальных лиц о международном положении теперь, когда Германия полностью блокирована кольцом так называемых пактов, я попросил у Нейрата разрешения побеседовать с ним в неофициальном порядке. Мы встретились в полдень.

Он сказал, что Гитлер выступит на заседании рейхстага 21 мая. Ему неизвестно, о чем Гитлер будет говорить, хотя он послал ему памятную записку, в которой отметил то, о чем следовало бы сказать. Выступление назначено на 21-е потому, что умер Пилсудский, похороны которого состоятся 18-го. Нейрат довольно спокойно говорил о так называемом Восточном Локарнском пакте, хотя Гитлер рвет и мечет, как только речь заходит о том, чтобы Германия присоединилась к нему. Нейрат хотел бы повременить, пока Англия, Германия и Франция не заключат соглашения об ограничении строительства самолетов. Я не сказал ему, что Англия и Франция вряд ли пойдут на это, пока Германия не присоединится к «Восточному Локарнскому пакту», причем Франция абсолютно уверена, что Германия не выполнит ни одного из своих обещаний по разоружению. Мы оставили этот вопрос открытым, так как я сам убежден, что Германия намеревается аннексировать территории на севере и на востоке и потому в ближайшем будущем не прекратит вооружаться.

Я спросил Нейрата о позиции Италии и о Дунайской конференции, предложение о созыве которой было выдвинуто в Стрезе 11 мая и о которой с тех пор так много говорили. Нейрат сказал, что удивлен недальновидностью Муссолини, пославшего войска в Эфиопию. В конечном итоге, если начнется война, Италия потеряет много солдат, долгое время ничего не сумеет добиться и может оказаться перед лицом финансового банкротства. Италия, по его словам, находится в очень опасном положении, она вооружена до зубов, по уши в долгах и не имеет рынков – положение совершенно аналогичное тому, в котором Германия сама окажется к 1937 году. Нейрат сказал: «Муссолини не может распустить свой миллион солдат, не вызвав в стране чудовищной безработицы; он не может продолжать вооружаться, не придя к банкротству, и не может проиграть войну, не будучи свергнутым». Он так все это обрисовал, что я не могу отделаться от мысли, что и Германия даже сейчас находится в подобном же положении, хотя долги ее не так угрожающи, как у Италии, а непосредственной угрозы войны пока нет.

Хотя во время этой беседы не было сказано ничего особенно важного, я все же ушел убежденный, что германское министерство иностранных дел прилагает все усилия для того, чтобы сдержать Гитлера и склонить Англию к разрыву с Францией и Италией. Повсюду действительно чувствуется беспокойство, особенно после смерти польского диктатора Пилсудского.

Пятница, 17 мая. Ричард Дж. Дэвис из Чикаго, проповедник «Христианской науки», который в течение месяца разъезжал по Германии, читая лекции, пришел рассказать о своеобразных взглядах и настроениях немецкой публики в самых различных частях страны. По его мнению, среди немцев наблюдается все возрастающий интерес к религии, вопреки стараниям Розенберга. Я не уверен в правильности его заключений, хотя меня удивило, что он читал всегда при переполненном зале. Он полагает, что население Германии проявляет большое беспокойство, по крайней мере это касается верующих.

Суббота, 18 мая. Сегодня я отправился в католический собор возле дворца старого кайзера и присутствовал на панихиде по Пилсудскому, погребение которого происходило в тот же самый час в Польше, в Кракове. Собор был полон. Гитлер сидел на почетном месте справа от алтаря. Позади него в первом ряду расположились Нейрат, Геббельс и генералы рейхсвера. Гитлер сидел отдельно от всех в кресле перед самым алтарем. Это было просто неприлично.

Забавно было видеть людей в белых перчатках в церкви, да еще в сравнительно теплый день. Все было обставлено строго официально, хотя прийти в христианскую церковь при сабле казалось мне признаком дурного тона. Что сказал бы Христос, увидев подобные проявления воинственного духа? Скорее всего он попросту покинул бы храм.

Ровно в одиннадцать в нефе показался папский нунций в сопровождении двенадцати священников; длинная красная мантия, ниспадавшая с его плеч, тянулась за ним по крайней мере на двенадцать футов, поддерживаемая двумя людьми, которые не давали ей волочиться по полу. Он сел на некое подобие трона справа от главного алтаря, где среди горящих свечей священнослужители распевали псалмы на латыни, которую тут никто не понимает, и время от времени падали на колени, размахивая кадилами с ладаном, которого, как мне кажется, Христос никогда не употреблял. Это был насквозь средневековый обряд, и никто, быть может за исключением священников, не понимал ни слова из того, что тут говорилось или пелось.

Мне все это казалось почти нелепостью. Я мало что знаю о Пилсудском, мне известно только, что он был диктатором, уничтожавшим тех, кто выступал против него. К чему вся эта пышная религиозная церемония, если никому даже в голову не пришло бы назвать его христианином? Но среди собравшихся, вероятно, не было ни одного истинного последователя Христа. Я представил себе, какие почести оказали бы немецкие лютеране и католики Гитлеру, этому мнимому католику, если бы он умер. Он убил или приказал убить сотни ни в чем не повинных людей, и тем не менее всех нас, дипломатов, пригласили бы в церковь отдать ему последний долг как христианину.