История шифровального дела в России - Татьяна Соболева

В своей записке Ю. А. Колемин указывает, что работники криптографической службы всегда считаются как бы людьми «второго сорта», «рядовыми чиновниками», что особенно бросается в глаза на фоне привилегированных дипломатов. Но между тем этим людям «второго сорта» «шифры и вместе с ними все государственные тайны даются прямо в руки… Но это еще не все. Получив шифры и государственные тайны в свои руки, эти люди навсегда замыкаются в… экономические рамки ничтожного оклада. Прозябание на местах и беспросветная будущность — вот к чему сводится горизонт этих людей». Колемин пишет:

«На каком именно основании тут предполагалось бы, что они должны чувствовать особую с интересами своего дела солидарность, остается неизвестным, за исключением только того случая, если удалось бы набрать полный штат таких идеалистов, добросовестность коих можно было бы безнаказанно эксплуатировать, что, очевидно, не входит в расчеты законодателя. Я не отрицаю, что во время войны можно и на самом деле рекрутировать такой благонадежный кадр даже на основании только что изданного положения. Стоит только обратиться, как это и делается, к раненым офицерам, числящимся на действительной службе, чтобы иметь людей, исполняющих свой воинский долг хотя бы и в тылу. Но ведь такое состояние — не вечно. Когда–нибудь да кончится война и настанет час демобилизации. И в этот час наши шифровальщики перестанут быть прикомандированными к нам офицерами и очутятся всецело в условиях «делопроизводителей " VIII и VII разряда шифровального отделения».

Достигается ли необходимая цель копированием иностранных образцов, слепым, автоматическим перенесением их на русскую почву? Ответ Колемина:

«Я считаю своею обязанностью высказать глубокое мое убеждение, что эта цель не достигается вовсе. Я осмеливаюсь утверждать, что здесь имеется одна только неизбежность провала всего нашего дела о шифрах и возможность нанесения нашим интересам непоправимого вреда.

На самом деле, при осуществлении задания, заключающегося в перенесении на русскую почву иностранных образцов, хотя бы и хороших, нельзя упускать из виду необходимости согласовать их с нашей социальной восприимчивостью, которая слагается из целой сети факторов, от грубых материальных условий до нашего сокровенного психического облика включительно. Иначе материальная копия может вылиться в карикатуру».

Ю. А. Колемин дает глубокий сравнительный психологический портрет специалиста–немца и специалиста–русского. Вот образец его рассуждений:

«Германская душа, исторически выработанная из векового кругозора феодализма и тысячами нитей связанная с последним и питающаяся из него, — эта душа везде заявляет о себе в присущем немецкой жизни кастовом начале, устоявшем и по сей день против напора демократической мысли. Слишком резкие внешние формы этого начала, конечно, успели стушеваться в Германии, но, по существу, в немецкой социальной психологии это начало пребывает. Немец всегда входит в какой–нибудь весьма резко ограниченный социальный круг, имеющий свои собственные понятия о чести. Немецкая душа не мирится с демократическими идеями об общечеловеческом достоинстве, а мыслит человеческое достоинство лишь в рамках особого социального круга… И одновременно немецкая душа устроена так, что не будет искать почестей, ни иного удовлетворения, кроме тех, которые предназначаются ей внутри предопределенного круга, — прежде всего, конечно, того, в котором родился немецкий человек, а затем и того, в котором он. живет по сложившимся обстоятельствам. Для немца существует известный кастовый горизонт и он не чувствует побуждений возвыситься над ним и не проявляет никаких несовместимых со своим социальным положением вожделений».

Ясно, что на таком фоне можно найти для какого угодно дела необходимую уже природно организованную социальную силу. «Поэтому, — рассуждает Колемин, — если в каком–нибудь германском ведомстве, например в ведомстве иностранных дел, потребуется устроить для шифровальной работы какой–нибудь особый штат канцелярских чиновников, людей «второго служебного ранга», в сравнении с дипломатами, у коих они состояли бы в подчинении, исполняя для них только черную работу без каких–либо видов на участие в их служебных и социальных преимуществах, но все–таки абсолютно преданных своему делу, ставящих высоко свою корпоративную честь и оправдывающих оказываемое им доверие, — сейчас же немецкая жизнь дает возможность рекрутировать в соответствующих социальных слоях целый кадр «субалтернбеамтен» в каком угодно числе. Таким образом, в условиях германской жизни этот институт имеет свое оправдание».

Колемин представляет себе этот образец скопированным и перенесенным в русскую среду. Какой получится результат? А вот какой:

«Прежде всего глубоко демократическая русская социальная масса не имеет таких специальных общественных слоев, которые могли бы по внутреннему признаку своего мировоззрения служить преимущественным центром набора искомого кадра чиновников. Для русского чувства нет никаких каст и никакого социального достоинства, кроме достоинства общечеловеческого, и распределение людей по разрядам у нас будет поэтому всегда случайным, основанным на признаках внешних. И никакие человеческие силы не заставят русского человека ограничить себя в смысле низведения своей внутренней нравственной удовлетворенности до узких пределов того круга, в который он насильственно и материально замыкается. Русские идеалы всегда безмерны, и в своем роде это проявляется и в сфере нашего материального и социального существования.

И вот наши русские специалисты–криптографы будут попадать в безвыходные условия второразрядной службы со всеми внутренними предпосылками неудовлетворенности. Они будут принадлежать к хорошо изестному классу «вечно обиженных»…»

Мы думаем, что читатель оценит приведенную цитату по достоинству, не забывая, что автор этих строк отнюдь не философ или писатель, а всего лишь чиновник. И пишет он не научный труд или роман, а деловой документ, то есть, казалось бы, сухую бумажку. Вероятно, все дело в том, что этот чиновник обладал по–настоящему тем самым «государственным мышлением», которое так часто отсутствует в необходимых случаях, широчайшей эрудицией и в конечном счете истинным чувством человеческого достоинства, которое не позволяет смириться с тем, что бессмысленно и бездумно уничтожается дело, которому ты посвятил жизнь, дело, создававшееся трудами целых поколений.

«Но если бы и устояла честность, — продолжает Колемин, — то рвение к делу вряд ли устоит. А создавать организацию, в которую заложено игнорирование стимулов производительности труда — дело безнадежное. Из такого учреждения, при наступлении нормальных условий, лучшие силы уйдут, а с остальными оно будет влачить свое жалкое существование до краха… и притом до такого краха, который при совершившемся уже приспособлении всего Министерства к новому порядку ведения нашей секретной переписки может обойтись очень дорого».

*

Колемин дает конкретные предложения для организации корпорации работников криптографической службы, деятельность которых была бы обусловлена соответствующими гарантиями как экономического, так и морального свойства, и, что не менее важно, корпорации, свободной от протекционизма и других пороков.