Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу - Виктор Сонькин

По свидетельству Плиния Старшего, по прошествии всего пятидесяти лет показания гномона сбились. Для объяснения этого досадного факта Плиний предлагает две гипотезы: то ли нарушилось движение светил и вращение земли, то ли обелиск просел под собственной тяжестью и разошелся с циферблатом.

Пьяцца Монтечиторио. Гравюра Доменико Пронти, конец XVIII века.

Обелиск простоял еще много веков, но потом все-таки упал и раскололся на несколько частей. Его вновь обнаружили в XVI веке, но тогда раскапывать не стали. Папа Бенедикт XIV обратил на него внимание в середине XVIII века, но окончательно восстановил обелиск только Пий VI в 1792 году. Материал для реставрации был позаимствован у полуразрушенной колонны императора Антонина Пия. Обелиск возвели на новом месте — на Пьяцца Монтечиторио, перед барочным дворцом, в котором в наши дни заседает итальянский парламент. На северной и южной сторонах постамента можно прочитать античную посвятительную надпись, в которой сказано, что император Цезарь Август, Великий Понтифик (эта должность выделена в отдельную строку и, видимо, в данном случае имеет особое значение), посвятил обелиск Солнцу в честь возвращения Египта под власть римского народа. (Точно такая же надпись есть на обелиске-близнеце, некогда украшавшем Большой цирк. Ныне он стоит посреди Пьяцца дель Пополо. Оба они были вывезены при Августе из египетского Гелиополя, города, славного обелисками и башнями.) Каждый из двух пап отметил свои достижения в деле реставрации обелиска латинской надписью (надпись Бенедикта XIV — на внешней стене здания парламента, надпись Пия VI — на постаменте обелиска).

В 1970-е годы немецкому археологу Эдмунду Бухнеру пришла в голову мысль, что, зная прежнее место расположения Августова обелиска и законы движения светил (которые меняются не так произвольно, как казалось Плинию Старшему), можно рассчитать, где именно проходил циферблат с отмеченными на нем месяцами и знаками зодиака, и попробовать его откопать. Проблема, как обычно на Марсовом поле, заключалась в том, что любые раскопки пришлось бы проводить в самой гуще городской застройки. Тем не менее Бухнеру удалось получить разрешение на работу в подвале одного из домов на Виа дель Кампо Марцио — и скоро, к своей несказанной радости, на шестиметровой глубине он натолкнулся на травертиновый пол и бронзовую букву «а» — в том месте, где, по его предположению, обелиск-гномон должен был указывать на зодиакальное созвездие Девы.

Но где в слове «дева» (по-латыни virgo) буква «а»? Загадка решалась просто: почти все, что связано с ученостью, философией, и уж тем более с небесными телами и астрологией, обсуждалось и записывалось на греческом языке, а по-гречески созвездие Девы называется «Партенос» (того же корня слово «Парфенон», храм Афины-Девы). Бухнер обнаружил «альфу» из этого слова. Открытие Бухнера считается одним из самых выдающихся достижений «аналитической» археологии — когда ученый применяет силу логики к имеющимся источникам, чтобы понять, где надо копать.

За время, прошедшее с 1982 года, когда Бухнер опубликовал результаты своих исследований, его гипотеза неоднократно подвергалась критике, как на основании слов Плиния, так и из-за археологических данных. Одно из возражений заключается в том, что показания этих гигантских солнечных часов не были бы различимы с уровня земли. Однако мы видели уже немало римских памятников, чьи украшения и рельефы явно не предназначались для человеческих глаз; достаточно вспомнить колонну Траяна. Так что это возражение вряд ли можно принять всерьез — особенно если учесть, что с окрестных холмов циферблат вполне можно было рассмотреть.

Венцом монументальной пропаганды эпохи Августа стала его гробница. Недаром именно ей географ Страбон уделяет почти столько же места, сколько всем остальным римским достопримечательностям вместе взятым. Август приступил к ее строительству вскоре после окончательной победы над Антонием — тогда же, когда из Октавиана он стал Августом. Гробница носила многозначительное название «Мавзолей». В этом названии читался намек на неограниченную власть восточных правителей и на величие Александра Македонского, которого Август, вслед Юлию Цезарю, безмерно почитал.

Август поместил свой мавзолей на высоком месте у реки и придал ему форму, которая напоминала одновременно и о роскоши восточных гробниц, и о суровой простоте древних курганов — таких, какие до сих пор стоят в долине вокруг Трои. За непосредственный образец были взяты этрусские усыпальницы. Бетонное ядро постройки представляло собой лабиринт сообщающихся камер и коридоров; в центральной части, скорее всего, должна была размещаться урна с прахом самого Августа. Бетон был облицован светлым камнем — травертином или мрамором. Верхние ярусы мавзолея не сохранились, поэтому сложно сказать, как именно они выглядели. Основных версий две: они поднимались ступенчато, как в некоторых восточных мавзолеях, или же представляли собой насыпной холм с колоннадой сверху, напоминая скорее о древнем кургане. Мавзолей был окружен густой порослью вечнозеленых деревьев и увенчан огромной бронзовой статуей Августа. К северу от него Август поместил обширную садово-парковую зону, в которую открыл доступ всему народу.

Август пережил многих своих соратников и родственников, поэтому его мавзолей начал функционировать как усыпальница задолго до его смерти. Первым там был похоронен племянник Августа Марцелл, о котором мы рассказывали в прошлой главе. За ним последовали ближайший друг и давний соратник Августа Агриппа, сестра Октавия, пасынок Друз, внуки Гай и Луций. Наконец, в 14 году н. э., пришел черед самого принцепса.

Мавзолей Августа. Гравюра Э. Дюперака, XVI век.

Август скончался в доме своих биологических родителей («на той же кровати, / где родились и умерли деды») в кампанском городе Ноле, неподалеку от Неаполя. Он немного не дожил до своего 76-летия — возраст почтенный, но не беспрецедентный даже для античности. Однако особенность политической карьеры Августа заключалась не в том, что она поздно закончилась, а в том, что она необычно рано началась. По республиканским правилам мужчина мог претендовать на консульское звание только после 45 лет, а Октавиан уже в девятнадцать вершил судьбы государства так, как не снилось никакому консулу. В той или иной форме власть этого человека над Римом продолжалась 56 лет, и к концу его правления в государстве уже почти не осталось людей, ясно помнивших доавгустовские времена.