Почти невинна - Джейн Фэйзер

Последняя фраза была произнесена с такой свирепой убежденностью, что Эдмунд невольно опешил и неловко отвел глаза.

Стояло прекрасное летнее утро. Небо сияло голубизной, над рекой все еще тянулись пряди седого тумана. Над зарослями камыша поднялась стая кроншнепов, под ногами расстилался пестрый ковер ноготков и желтых лютиков. Жизнь была прекрасна, и Эдмунд вспомнил долгие месяцы страданий, которые он поборол, чтобы вновь ощутить ее сладость. И неужели теперь он готов распроститься со всем этим?

— Что случилось с моим ребенком? Тем, кого она носила, когда на меня напали?

— Во время путешествия сюда на море разразилась страшная буря, и Магдалена потеряла дитя.

— А потом забеременела твоим, — с горечью бросил Эдмунд. — И выдала за моего.

— Это казалось лучшим выходом, — с трудом выговорил Гай. — Но я не прошу тебя признать мою дочь своей. Если ты пожелаешь, я заберу себе Зои, а вы с Магдаленой все начнете сначала.

— Магдалена никогда не отдаст свое дитя, — выдавил Эдмунд.

— Думаю, отдаст, если ты попросишь. Она поймет, что ты не сможешь любить ребенка от другого и растить его, как своего собственного.

Эдмунд подумал о Магдалене и ее девочке. Увидел, как она сидит у окна, склонив голову над припавшим к груди младенцем. Мягкие губы нежно улыбаются, в глазах сияет свет любви.

— Я не могу просить ее об этом. Чувство всеобъемлющего покоя снизошло на Гая. Он и сам не мог бы заикнуться о таком.

— Возвращайся к жене, — тихо посоветовал он.

— Она не любит меня! — с болью выпалил Эдмунд. — Она любит тебя!

— Она всегда меня любила, — так же тихо продолжал Гай. — С самого детства. И впервые сказала мне об этом после смерти моей жены, за день до того, как вы с ней должны были пожениться. Тогда я не обратил на это внимания, считая ее чувства детским увлечением. Но она из рода Плантагенетов, Эдмунд, а все они — натуры страстные. И если полюбят, то это навсегда. Только от тебя зависит, как помочь ей ответить на твою любовь.

— Она никогда не забудет тебя.

— Со временем я померкну в ее памяти. Она родит тебе детей, и вместе с материнской любовью придет любовь к их отцу.

Один Бог ведал, как тяжело было ему говорить это искренне, с чистосердечием, призванным во что бы то ни стало убедить Эдмунда. Неужели сам он вправду верит, что когда-нибудь Магдалена сможет забыть его? И хочет ли он этого? Нет. Не хочет и не верит.

— Возвращайся к жене, — повторил он. — Ты оставил ее одну, а она нуждается в твоей защите.

— Она считает, что только ты один способен защитить ее, — с прежней горечью бросил Эдмунд.

— В таком случае тебе следует убедить ее в обратном, — резко парировал Гай, словно раздраженный ребяческими капризами. Эдмунд вспыхнул, — Ты показал себя храбрым воином в бою, — уже мягче продолжал Гай, — и на ристалище. Никто не усомнится в твоем мужестве или возможности защитить тех, кто в этом нуждается. И если одна из них — твоя жена, значит, именно ты должен помочь ей это понять.

— Видимо, мне еще многое предстоит сделать, — сухо усмехнулся Эдмунд, но даже эта усмешка согрела Гая. Кажется, он выиграл ее, труднейшую битву своей жизни.

— Тогда не медли. Как только твои кони достаточно отдохнут, ибо, смею предположить, ты собираешься гнать их во весь опор, отправляйся в путь.

— Да, только цель будет иной, — кивнул Эдмунд.

Гай де Жерве медленно опустился на траву, приминая коленями цветы.

— Я прошу у тебя прощения за причиненное зло, Эдмунд. И умоляю поверить, что оно было не намеренным.

— О нет! — воскликнул Эдмунд, протягивая руки стоявшему на коленях человеку, полностью сознавая в этот момент, что Гай де Жерве в самом деле никогда не ранил бы его специально. Мало того, теперь он мог себе признаться, что в глубине души всегда это понимал. — Я верю тебе, и, если тут есть что прощать, делаю это добровольно и от всего сердца.

— И ты должен простить Магдалену, — продолжал Гай.

— Я люблю ее, как может быть иначе? — выдохнул Эдмунд и, схватив Гая за руки, поднял с земли. — Я заставлю ее полюбить меня.

Гай кивнул:

— Возвращайся в лагерь, я немного побуду один.

Эдмунд немедленно повиновался. Гай смотрел ему вслед, замечая расправленные плечи и упругую походку. Все было так, словно молодой человек просто передал ему свою тоску, свои мучения, чем еще больше утяжелил гнущее его к земле бремя. Но Гай считал это справедливым наказанием.

Он долго гулял по берегу реки, ощущая вместе со скорбью и облегчение оттого, что все раскрылось и больше не придется лгать. Все кончено, и есть некоторая надежда, что Эдмунд и Магдалена начнут новую, не запятнанную предательством жизнь. Эдмунд слишком благороден, чтобы мстить чужому ребенку. А Магдалена… Магдалена питает к мужу глубокую привязанность и обладает безграничными запасами сострадания и чувствительности. Она не станет отказывать мужу ни в чем, и со временем ее симпатия углубится и перерастет в более нежное чувство. У них родятся свои дети, и…

Но дальше этого его мысли не шли, какова ни была бы убежденность в том, что это самобичевание всячески им заслужено. Следует вернуться в лагерь, отослать Эдмунда к жене и жить, как прежде. В Англии у него немало дел, и в этих делах он найдет утешение.

Вернувшись в лагерь, он объявил, что они возобновят путешествие после обеда. К тому времени кони отряда де Брессе достаточно отдохнут, а ему самому совершенно все равно, если они пробудут в пути только полдня.

Если кто-то и гадал, чем вызвана погоня Эдмунда за Гаем де Жерве, все любопытные держали языки за зубами. За обедом всем стало ясно, что эти двое находятся в полном согласии и что никто не собирается швыряться перчатками и бросать или принимать вызов. Еда оказалась вкусной, вино текло рекой, тень от ив не давала летнему солнцу досаждать обедающим, и, хотя в глазах лорда де Жерве по-прежнему таилась грусть, его гостям до этого не было никакого дела.

Первым одинокого всадника, появившегося на вершине холма, заметил часовой, который нес службу на самой границе лагеря. Он и поднял тревогу. Ему вторил громкий сигнал трубы герольда.

Гай встал, прикрывая ладонью глаза от яркого света, и почти сразу же узнал человечка, пригнувшегося к гриве длиннохвостого серого жеребца. Оливье никогда не умел ездить верхом и болтался в седле, как мешок с мукой. Дурное предчувствие наконец приняло отчетливые формы. Только несчастье с Магдаленой заставило бы Оливье мчаться, не разбирая дороги.

— Кто это?

Эдмунд тоже встал, не выпуская кубка с вином.

— Мой слуга Оливье, — коротко ответил Гай. — Я оставил его, чтобы…

Он поспешно проглотил конец фразы. Вряд ли Эдмунду понравится, что Гай оставил своего человека следить за Магдаленой, с приказом немедленно сообщить, если с ней что-то случится.