Месть Ледовой Гончей - Юрий Погуляй

Капитана и его помощника мы нашли на ступенях трапа. Судя по всему, Стиперсон отчитывал своего подчиненного, а тот лишь изображал виноватый вид, явно привыкший к таким вот взбучкам, и терпеливо ждал завершения выговора.

– Что-то случилось? – заметил нас Стиперсон и недовольно поджал губы.

– Очень важный разговор, – сказал Мертвец и поднес палец к кончику носа, а затем к краю левого глаза, словно соринку убрал. – Очень важный.

– Это может подождать? – угрюмо поинтересовался Стиперсон.

– Нет. – Мертвец повторил странный жест, но в душе капитана ничто не шелохнулось.

– Это из ваших, мастер Стиперсон, – вздохнул Сэмуль. – Я пойду распоряжусь по поводу кроватей.

Толстяк нахмурился, а затем закатил глаза и кивнул Мертвецу:

– Идемте.

– Я хочу сразу заверить – в ваши игры не играю. Мне они не интересны, – сказал капитан Стиперсон, едва мы оказались в его каюте. Здесь тоже все поросло грязью. Стюардов на борту не держали, наверное, уже несколько лет.

– На тебе кольцо, – сказал Мертвец.

– Да, на мне кольцо. Сейчас в Содружестве выгоднее быть в ордене, чем оставаться вольным капитаном. Иногда надо быть с кем-то, чтобы спокойно заниматься своей работой, знаете ли. Я торговец, с вашими фантазиями не сталкивался никогда. Мое дело возить рыбу в блуждающие города и пытаться обойти этих драных торгашей из «Стражей» с землей и древесиной.

Он втиснулся в кресло за столом. Стекла за спиной капитана давно никто не протирал. Даже если к окну с той стороны подошел бы ледовый демон – мы об этом узнали бы только после того, как брызнут осколки, впуская внутрь разъяренную смерть.

– Где находится ставка в Барроухельме? – бесцветно спросил Мертвец.

– Я ничего не знаю, мой друг. За пределы портовых дел мои интересы не распространяются. Ищите там кого вам надо сами, а меня не впутывайте. Я и так слишком рискую с этой вот печатью на пальце, когда прихожу в города, где слаба власть Содружества. Так что оставьте меня в покое и ищите ответы в Барроухельме. В ваши игры там многие играют.

Я смотрел на капитана Добрых и не мог поверить в то, что видел. Где те благородные широкоплечие воители в белых плащах? Где флотилии боевых судов, идущие на бой с хищными фретами черных капитанов? Неужели легендарный орден состоит из таких, как Стиперсон, а их суда – разваливающиеся на ходу, заваленные хламом торговые посудины?

Мертвец безразлично смотрел на Доброго, и от ледяного взгляда седовласого пирата толстяк нервничал.

– Что я еще могу сделать?

– Я на твоем месте надевал бы кольцо только в порту, – равнодушно произнес Мертвец.

– Я так и делаю, – язвительно ответил Стиперсон. – Я так думаю, что вы не побрезгуете моей недостойной компанией для путешествия, верно? А то, может, кто-то из правильных капитанов подберет вашу шайку.

Мне так хотелось сказать ему что-нибудь едкое, обидное. Выказать все свое презрение к таким людям, как он. Заставить его возненавидеть самого себя. Капитан Стиперсон своим видом, своим кораблем растоптал сказки Лайлы. Двое Добрых встретились мне за недолгую жизнь. Один – оледеневший на всю голову пират с эмоциями айсберга, второй – неряшливый торговец.

На той ли я вообще стороне?!

– Мы прибудем в земли Содружества к осенним штормам. Я надеюсь, что управимся до того, как зима затянет Пустыню. В плохие времена лично я люблю отдыхать в каютке около оранжерей, подальше от ведущей платформы и поближе к кварталам богачей. Тепло, знаете ли, спокойно, тихо. Будто живешь, а не борешься за жизнь. – Стиперсон демонстративно коснулся указательным пальцем кончика носа, а затем уголка левого глаза. – Будут вопросы – обращайтесь к моему помощнику. Помните: мы отправляемся сегодня вечером. У вас еще есть шанс найти другой корабль, если не нравится мой «Девятикристальный». До свидания и гладкого льда всем нам!

Он с кряхтением скинул с себя унты, отчего по каюте тут же растекся едкий запах немытых ног. Я вырвался из каюты первым.

– Теперь ты должен понять, о чем я говорил, – произнес Мертвец, когда мы отошли от логова капитана. – Вот то, до чего докатились Добрые.

– Они все такие?

– Разумеется, не все. В мои времена такие только появлялись. Истинное положение дел покажет Барроухельм. Да и вообще Содружество. Кто знает, может, орден теперь и не пытается вредить черным капитанам. Просто живут по инерции. Стали каким-нибудь тайным обществом ряди звонкой монеты. Это жизнь. Такое случается, – безразлично поделился Мертвец. – Непросто бороться с тем, в кого большая часть мира и не верит.

– Не говорите Фарри. – Я представил, как отреагирует мой друг на это. – Не надо.

– Я и не собирался.

Кровать вездесущий Сэмуль нашел только одну. Понятное дело, что досталась она мне и Фарри. Впрочем, грех жаловаться. Несмотря на то что нам приходилось спать отвернувшись от ног друг друга, несмотря на дряхлый корабль Доброго капитана, несмотря на довольно отвратное варево местного кока, несмотря на грязь, бардак и ржавые разводы на стенах ледохода, мы все-таки направлялись к конечной точке нашего путешествия. Барроухельм. Инструментарий Лунар. Старый шаман умер ради того, чтобы произнести это.

Потом же многие погибли только потому, что я согласился выполнить такое простое задание.

«Не думай об этом, Эд. Не надо».

Фарри распирал восторг. Он считал каждый день дороги в обратном порядке, каждый вечер ложился спать пораньше, чтобы встретить утро и сказать, сколько еще нам осталось ползти по раскатанному ледоходами тракту.

Меня и самого снедало нетерпение.

Каким будет это таинственное Содружество? Когда-то давно, в Снежной Шапке, я сталкивался с моряками блуждающих городов. Именно они вывели из города Лайлу, чем спасли певицу от идущей по ее следу Ледовой Гончей. Тогда меня поразила удивительная сплоченность людей из разных экипажей. И эта фраза, брошенная одним из часовых: «Содружество своих не выдает»… От нее еще была надежда, что Мертвец и капитан Стиперсон – лишь темная сторона Добрых. Что есть нечто светлое, нечто сильное. Нечто, готовое противостоять злу, которым пропиталась вся Пустыня.

Нечто, способное объединить десятки, сотни людей.

Я старался не думать о том, что будет, если весь проделанный нами путь окажется пустой потерей времени и души. От таких мыслей у меня болело сердце.

Рычаг заело. Опять. В прошлый раз, когда мы выбирались на верхнюю палубу дряхлого «Девятикристального», механизм пришлось сначала простучать найденной тут же в коридоре железкой: то ли промерзло что-то внутри, то ли от общей дряхлости заклинило. Фарри собирался его потом разобрать и смазать, но, видимо, забыл.

«Мог бы и сам это сделать, а не кивать на друга».