Ирландия - Эдвард Резерфорд

Но не прошло и десяти лет, как его счастье омрачила большая потеря. В 1011 году его жена Астрид, прожив с ним больше двадцати лет, оставила его. Ее смерть стала сильным ударом. И хотя ради детей Харольд заставлял себя заниматься делами как прежде, сердце его умерло вместе с ней. Весь тот год он жил как во сне и лишь благодаря любви и заботе детей не впал в отчаяние. Только к следующей весне он понемногу стал оживать. А в конце апреля отправился в Дифлин к своему другу Морану.

Первый раз Килинн увидела его в тот апрельский день. Она тогда навещала родных в Дифлине. Отец ее умер несколько лет назад, и теперь в их старом доме жил ее брат с семьей. Вместе с женой брата Килинн отправилась на прогулку к Тингмаунту, и, проходя через Хогген-Грин, они увидели двух всадников, которые приближались к ним со стороны Длинного Камня, с заливных земель. Одного Килинн узнала – это был Моран Макгоибненн. Второй казался очень высоким и прекрасно держался в седле. Килинн спросила свою спутницу, кто это.

– Харольд Норвежец. У него в Фингале большое поместье.

– Красивый, – заметила Килинн.

Она вспомнила, что уже слышала об этом норвежце раньше. Хотя он был уже не молод, его ярко-рыжие волосы почти не тронула седина и от всего его облика веяло свежестью и силой.

– Он хромой. Говорят, еще с детства, – добавила жена брата.

– Это ерунда, – откликнулась Килинн и, когда всадники приблизились, улыбнулась ему.

Они немного поговорили все вчетвером. Когда же Моран взглянул на своего друга, ему показалось, что Харольд вовсе не торопится продолжить путь. И до того как они расстались, норвежец предложил Килинн на следующей неделе проехаться с ним верхом до его поместья. Она с благодарностью согласилась, и они уговорились на следующий вторник.

К июню их частые встречи стали предметом радостных обсуждений для их родных. Дети тоже не противились. Старший сын Килинн Арт уже давно мечтал занять место своего отца в управлении поместьем и не стал бы сильно расстраиваться, если бы его мать с ее неуемной энергией позволила бы ему самостоятельно заниматься семейными делами. Остальные ее дети, по правде говоря, тоже были бы рады заполучить добродушного норвежца в качестве нового отца в надежде, что он поможет им избавиться от мрачных воспоминаний о Кормаке. Что до детей Харольда, то они любили своего отца, Килинн считали вполне достойной его и были бы только рады, если бы она сделала его счастливым. Так что оба родителя вполне могли продолжать наслаждаться обществом друг друга, не опасаясь причинить боль никому из своих близких.

Их отношения начались довольно непринужденно, с того самого дня, когда они вместе поехали верхом в Фингал. Как бы невзначай Килинн спросила его об искалеченной ноге. Вопрос прозвучал вполне естественно и дружелюбно, но они оба понимали, что после долгих лет заботы о больном муже ей вовсе не хочется снова взваливать на себя такую обузу. Харольд объяснил ей причину своей хромоты, а потом рассказал о той угрозе, которую получил еще в детстве, и о том, как поклялся себе сделать все, чтобы больная нога не помешала ему победить в будущей схватке.

– Теперь моя хромая нога, пожалуй, даже крепче здоровой.

– И совсем не болит? – заботливо спросила Килинн.

– Нет, – с улыбкой ответил Харольд. – Нисколько.

– А тот датчанин, который хотел тебя убить?

– Я не видел его уже двадцать лет, – засмеялся Харольд.

Поместье Харольда впечатлило Килинн. Ей незачем было считать его скот, но она, конечно же, сосчитала, и оказалось, что у нее самой лишь на десять голов больше. Килинн была слишком горда, чтобы выйти замуж за человека намного ниже ее прежнего положения, да и дети наверняка с настороженностью отнеслись бы к бедняку. Однако ее внимательный взгляд все же сразу отметил кое-какие огрехи, которые можно было подправить в его владениях. Разумеется, Харольду она ничего не сказала, но мысль о том, что она может блеснуть своими талантами в имении Фингала и даже заслужить восхищение, нравилась ей. И не потому, что она хотела затмить Харольда или как-то возвыситься над ним. Слава Богу, с таким мужчиной, как он, это было бы попросту невозможно. Но вдруг, подумала она, ему было бы приятно сказать своим друзьям: «Вы только посмотрите, что сделала моя умница-жена!»

Еще несколько недель Килинн наблюдала и расспрашивала. А когда убедилась в том, что норвежец во всем ей подходит, позаботилась и о том, чтобы сделаться желанной для него.

Харольд не мог не признать, что внимание зеленоглазой красавицы ему льстит. Хотя Килинн привлекла его еще с той встречи у Тингмаунта, по-настоящему она завладела его мыслями через неделю, после одного небольшого происшествия. Когда они приехали в поместье, он спрыгнул с лошади, а потом протянул руки, чтобы помочь спешиться ей. Хотя руки у него были очень сильными, взяв ее за талию, он невольно напряг больную ногу, потому что не знал, какой вес ему придется поднять. Однако Килинн оказалась легкой, словно перышко. Прежде чем ее ноги коснулись земли, она с улыбкой поблагодарила его и повернулась в его руках, и он вдруг с удивлением ощутил, какое сильное и гибкое у нее тело. Такая сила в сочетании с необычайной легкостью сулила немало чувственных наслаждений, подумал он.

Проходили недели, и с каждой новой встречей Килинн нравилась ему все больше и больше. Он по достоинству оценил ее острый ум, а ее гордость оказывала ему честь. И еще она была весьма благоразумна. Довольно скоро Харольд заметил, что Килинн внимательно изучает его. Иногда она могла завести совершенно невинный с виду разговор. Могла, например, сказать как бы невзначай:

– Мне вдруг стало так грустно прошлой ночью, ну ничего не помогало. С тобой такое бывает?

Позже он догадался, что так она выясняла, бывают ли у него частые смены настроения. Когда он навещал ее в Ратмайнсе, она заставляла слуг то и дело подносить ему вино, проверяя, не склонен ли он к излишним возлияниям. Харольд вовсе не имел ничего против этих маленьких ловушек. Напротив, ее осмотрительность даже нравилась ему. Ему было приятно, что такими осторожными уловками Килинн показывает свою заботу о нем.

Сам он, конечно же, уже знал о ней все. Ему незачем было проводить собственные расследования: об этом позаботился Моран, и все усилия его друга сводились к одному-единственному заключению.

– Лучше тебе не найти, – заявил ювелир.

Такая жена действительно вполне могла ему подойти, и хотя Харольд был слишком рассудителен, чтобы поддаваться подобным порывам, он все же не видел причин отказываться от возможного счастья.

Но одна преграда их браку все-таки существовала. И обнаружилась она к середине июня, когда он сделал Килинн предложение. После того как были произнесены все положенные в таких случаях слова, она неожиданно попросила разрешения задать ему один вопрос.

– Какой? – спросил Харольд.

– Ты не против, если я поинтересуюсь, какую религию ты сейчас исповедуешь?

Ничего странного в этом вопросе не было. Килинн знала, что раньше, в своем первом браке, Харольд был язычником, но в нынешние времена понять, кто и во что верит в Дифлине, стало весьма мудрено. Хотя некоторые викинги еще продолжали поклоняться Тору, Одину и другим северным богам, со времен ее детства старые стандинавские боги постепенно теряли свое влияние. Слишком много браков заключалось с христианами. Сам король Дифлина был сыном принцессы Ленстера, христианки. А еще люди могли задуматься: если языческие боги защищают своих, то почему дифлинцы каждый раз терпят поражение, выступая против верховного короля. И теперь их владыкой стал Бриан Бору, покровитель монастырей. Старые деревянные церкви отстроили заново в камне, и сам король Дифлина, хотя и был викингом, открыто посещал их. Так что не было ничего удивительного в том, что остмены часто и сами не знали, во что верят. Харольд, к примеру, носил на шее некий амулет, который можно было принять и за крест, и за молот Тора, и наверняка разномастный люд, прибывавший в дифлинскую гавань, уже не раз добивался от него ответа, что же это на самом деле.