Последний свет Солнца - Гай Гэвриэл Кей

Он не ожидал таких жертв — нет ничего хорошего в том, чтобы потерять столько своих людей, — но нельзя позволить подобным вещам повлиять на то, что ты так давно задумал. Все это путешествие в конце лета в компании наемников из Йормсвика было, в конце концов, вторым планом. Он должен был взять Бринфелл и вернуть меч весной, а вместо этого его отупевший от пьянства брат погиб на том дворе вместе почти со всеми их людьми. Ивар теперь остался совсем один на свете. Не должна ли прозвучать траурная музыка при этой мысли? Совсем один. Он убил их сестру, когда ему было девять лет; а теперь дорогого Миккеля зарубили во дворе поместья тана Брина ап Хиула.

Пусть скальды слагают об этом плохие песни. «Скорбь по могучим потомкам Сигура, по доблести и славе Вольганов…»

Ивар не чувствовал к себе жалости. Он чувствовал ярость все время, от первого осознания самого себя, горбатого ребенка в мире воинов.

— Я солгал, потому что мы так отстали за эти двадцать пять лет, что было непонятно, на что же теперь годятся воины Йормсвика.

— Мы? Годятся? Что значит эта чушь, во имя одноглазого бога, ты, сопливый слизняк?

Ему необходимо убить этого человека. Нужно быть осторожным и не показывать вида. Ничто не должно отвлекать от главного. Ивар поднял глаза, потом снова пригнул голову, словно стыдясь. Вытер нос, чтобы его ублажить.

— Мой отец умер трусом, не отомстив за своего великого отца. Мой брат погиб героем, пытаясь это сделать. Я единственный, кто остался. Единственный. Ингавин счел нужным сотворить меня убогим калекой, способным отомстить за наш род и наш народ.

Бранд Одноглазый сплюнул через поручни корабля.

— Я по-прежнему не понимаю, что за чушь ты порешь. Говори просто и…

— Он хочет сказать, что с самого начала собирался отправиться в Арберт, Бранд. И никогда не думал о землях англсинов. Он хочет сказать, что ложью насчет Элдреда выманил нас в море.

Ивар старался не поднимать глаз. Но почувствовал, как у него застучало в висках. Этот юнец, кем бы он ни был, только что стал досадной помехой, и необходимо этого не показать.

— Это правда? — Бранд повернулся к нему. Он был очень крупным мужчиной.

Ивар не хотел, чтобы события развивались так быстро, но в такие мгновения он умел быстро приспосабливаться.

— В Йормсвике мудрость присуща даже молодым людям, от которых не ждешь таких глубоких познаний. Все обстоит так, как говорит парень.

— Этот парень старше, чем ты думаешь, слизняк, он убил на поединке ярла из Йормсвика, — горделиво заявил Леофсон. Мясистый, тупоумный вояка. Больше ничего. Ивар сдержался, чтобы не скорчить гримасу: он сделал ошибку, эти люди известны своей привязанностью друг к другу.

— Я не имел в виду…

— Заткнись, крыса. Я думаю.

«Даже чертоги Ингавина дрожат при таком известии», — вот что хотелось сказать Ивару. Он промолчал. Сдержался, представив себе то, чего ему хотелось, что ему было нужно: семью Брина ап Хиула на их собственном дворе — или на столе в их доме при свете факелов, чтобы лучше видеть? Все они будут голыми, женщины обделаются от страха, дрожащими, беззащитными перед красным, острым клинком. Жена, и дочь, и сам толстяк. Вот цель. Все остальное может подождать.

— Почему тебе так сильно хочется попасть в Арберт? Они услышали плеск над водой; другие корабли подходили ближе на совет. Теперь их уже не было видно с берега, быстро темнело. Им следовало соблюдать осторожность: корабли могли столкнуться и повредить друг друга в море, подойдя слишком близко. Их обычно соединяли веревками, образуя платформу из кораблей даже в открытом море в сумерки. Моряки Йормсвика. Они умели делать подобные вещи лучше всех живущих на свете людей. Об этом надо подумать. Ивар набрал воздуха, словно собираясь с духом.

— Почему в Арберт? Потому что Кьяртен Видурсон в Хлегесте готов стать королем и должен владеть мечом Вольгана. Он или кто-нибудь другой.

Он немного помедлил после последней фразы, в меру подчеркнул ее. Он не планировал упоминать Видурсона, но это сработало, сработало. Он это чувствовал. В таких вещах существует ритм, по мере того, как приходят идеи, это танец, как каждый поединок с оружием.

— Меч? — тупо повторил Бранд.

— Меч моего деда, захваченный, когда его убил ап Хиул. Его смерть так и осталась неотомщенной, к моему стыду — и к стыду нашего народа.

— Это было двадцать пять лет назад! Мы наемники, ради великих богов!

Ивар поднял голову и позволил своим светлым глазам вспыхнуть при свете факелов.

— Как ты думаешь, какая слава достанется тебе, Бранд Леофсон, тебе и каждому из твоих людей, всему Йормсвику, если именно вы вернете этот меч?

На палубе и над водой воцарилась тишина, к его удовлетворению. На этот раз он говорил громко, чтобы его голос донесся до других приближающихся кораблей и на них тоже услышали. Он настойчиво продолжал, приступив к следующей части песни:

— И это еще не все: ты не подумал, что это может дать тебе и всем нам некоторую власть и защиту от Видурсона, если он окажется… не тем, кем его считают некоторые?

Этого он тоже не планировал. Ему очень понравились собственные слова.

— А это что значит? — рявкнул Леофсон, который теперь ходил взад-вперед по палубе, как медведь.

Ивар позволил себе выпрямиться, теперь равный разговаривал с равным. Необходимо было вернуть себе этот статус.

— Что это значит? Скажите мне, воины Йормсвика, будет ли человек с севера, объявивший себя королем всех эрлингов — первым за время жизни четырех поколений, — терпеть у себя под носом крепость, которая подчиняется только самой себе? — Это было похоже на музыку, на поэму, он сочинял…

— Если это так, — снова перебил его чей-то голос, — ты мог бы обсудить это с нами и дать нам посоветоваться дома. Ты ни слова не сказал о Кьяртене Видурсоне. Или об Арберте и о мече Вольгана. Вместо этого выманил нас в море откровенной ложью, и шестьдесят добрых воинов погибли. — Это снова заговорил парень, тот у которого едва начала расти борода. Он фыркнул. — Разве тот дозорный, которого вы, по твоим словам захватили весной, не сказал вам о новой ярмарке, которая начинается в этом году?

Вспыхнувший гнев Ивара быстро утих. Это так легко. Они так облегчали ему задачу. Ему хотелось смеяться. Они были глупцами, даже те, кто не был глуп.

— Он действительно так сказал, — ответил Рагнарсон, стараясь говорить мягко. Второй вопрос так удачно увел его от более трудного первого вопроса. — Но он сказал, что, поскольку эта ярмарка только начинается — как ты говоришь, — король поручил ее своим управляющим. Вот почему я подумал, что там можно будет ограбить купцов, у них будет мало охраны и храбрые люди могут взять богатую добычу.

— Только начинается?

— Как ты сказал, — пробормотал Ивар. Молодой человек, не такой могучий, как Леофсон, но довольно хорошо сложенный, рассмеялся. Он смеялся над Иваром. А остальные смотрели и слушали. Этого нельзя позволять. Он убил свою сестру за то, что она вот так же смеялась, когда ей было двенадцать лет, а ему девять.