Второе восстание Спартака - Андрей Константинов

– Непонятки с этим, – он кивнул на Спартака. – Яеще на этапе внимание на него обратил. С чего бы это он в каждой бочке затычка?С чухонцем в поезде встрял, а когда с ним люди по понятиям говорить стали –тобой, Марсель, прикрылся, будто кореш он твой по жизни и масти он нашей...

Спартак открыл было рот возразить, но Марсель резко сказал:

– Подожди, тебе слово потом дадено будет, пусть Мойка покаговорит.

Явно ободренный, тот продолжал:

– Опять же, не успел в зону прийти, с кем он свиданкипотребовал? С опером дежурным! Чухонца защищал! А чего, почему? Не говорит,молчит. Опять же, с нами, бродягами, не кентуется, зато с этими, – онмотнул головой в сторону притихших зеков из числа фронтовиков, – якшается.Если он «мужик», то спросить с него требуется: почему лепил из себя козырного,тобой прикрываясь! А сегодня! К Куму его вызывали, прикинь! Это на десятый деньсидения-то! И пробыл у него он почти час... Интересно, о чем это можно с Кумомбитый час базарить? Может, его там еще и водочкой угощали с разносоламивсяческими? А с какой такой стати?!

Молоток Комсомолец: выхлопа от выпитой водки не ощущается,иначе тут и Марсель ничего бы не поделал, порезали бы вмиг, коли уж вором себяназвал...

А Мойка все заводил себя:

– За какие это, интересно, заслуги? Верно я говорю, мутныйон тип, и надо с ним по закону разбор учинить! И не я один так считаю, со мнойлюди согласны – наседка это оперская, стукач он!

– Закончил? – негромко спросил Марсель.

– А тебе мало?!

– Да нет, почему, – голос Марселя был на два порядкатише Мойкиного. И оттого звучал... внушительнее, что ли. – Серьезнаяпредъява, ничего не скажешь...

– Так чего же, Марсель, порвать сучонка, порезать на ремни!

– Порезать, говоришь? – Марсель почесал скулу иухмыльнулся. – Не зря тебя Мойкой[43] прозвали – эк тырезать любишь... А помнишь, что по закону теперь его выслушать надо? Удивляешьты меня.

Не дожидаясь ответа, он повернулся к Спартаку:

– Что в свое оправдание сказать можешь? – и едвазаметно кивнул.

Спартак, тщательно подбирая слова и следя за выражением лицаМарселя, ответил:

– А что мне оправдываться? Я так скажу: все, что мне вобвинение сказано, брехня. Я, начнем с того, своим знакомством с тобой нехвастался, в поезде Мойка меня сам на разговор о тебе вызвал. И что вор яавторитетный – ни единым словом не обмолвился, про дела наши не трепал. А сфинном этим... Случайный он человек, вовсе зазря попал и пропал бы он тут.По-человечески жаль мне его, вот и помог, как сумел, и опера, как в лагерьприбыли, звал, чтоб решили с Хямме вопрос – с этапными-то бесполезно былоговорить, они же его и закрыли по дороге, повязали внаглую на полустанке изакрыли. А Кум сегодня меня по этому вопросу и дернул к себе, интересно емустало, вот как ему, – Спартак мотнул головой в сторону Мойки, – счего бы это я за незнакомого чухонца вступился. Больше мне добавить нечего ивиниться не в чем. А бросился я на него, потому что не потерплю, если меня сговном мешать вздумает кто. Если виноват я, так и отвечу перед людьми, коперам, как некоторые считают, не побегу!

– Марсель, ты слышал, что этот фраер нам втирает? –начал было Мойка, но умолк, потому как Марсель поднял руку. И неторопливосказал:

– Я вас выслушал, а теперь послушайте, что я скажу.Его, – он посмотрел на Спартака, – я с детства знаю, много вместе унас разного было, так что в том, что не наседка это кумовская, поручиться могу.

– Так что же, он, выходит, наш? Может, еще и короновали еговместе с тобой? – снова встрял Мойка.

– Как ты, однако, все влезть норовишь без смазки, –покачал головой Марсель, туша папиросу. – Отвечу, хотя и не обязан передтобой отчитываться. Не вор он и не объявлялся за вора, как я понял. Илиобъявлялся? – он повернулся всем телом к Мойке, глядя тому прямо в глаза.

– Нет, – неохотно признал тот. – Но все же,Марсель...

– Все же, – опять поднял руку Марсель. – Все. Сэтим базар окончен. Теперь о чухонце. Я справки навел, перетер вопрос с людьми– все, как этот Спартак говорит, так и было. И закон наш, – он сновапосмотрел на Мойку, – если ты помнишь, не запрещает помочь горемыкетакому, вот он и помог – выпустили финна, а конвой теперь сам под следствием,готовится баланду хлебать, так что и эта предъява твоя не катит... Вот ивыходит, Мойка, что зазря ты буром на него прешь, меня пытался очернить вглазах людских.

– Марсель, да я про тебя.... – вскинулся Мойка.

– Не трудись, я слышал, что ты говорил: дескать, с друзьямимы тоже разберемся. Я, как ты на зону пришел, много о тебе узнал, и о теркахтвоих с людьми, и многое еще про тебя известно, – мутишь ты воду...Короче, я вот что скажу. Спартака, – Марсель показал пальцем наКотляревского, – если кто тронет на шару, будет ответ держать, А ты,Мойка, если еще будешь зону баламутить, кипеж устраивать, то по полнойответишь. И учти – это не только мое решение, люди так решили. Или ты думал,что умный самый? Если еще один такой фортель выкинешь – зарежем. Бритвойзарежем. Все, закончили.

Марсель усмехнулся и встал.

Спартак стоял в распахнутой телогрейке, чувствуя, как летнийдождик омывает лицо, и курил в кулак. На короткий миг его захлестнуливоспоминания о том, как вот так же он стоял, курил и ощущал наступление переменв своей жизни. С того момента прошло больше полутора месяцев, теперь же стоялСпартак у выхода из прожарки, она же – вошебойка, она же – сауна, как окрестилиее зеки. После приснопамятной разборки с Мойкой у Спартака с Марселем состоялсясерьезный разговор про дальнейшее житье-бытье. Марсель пообещал устроить его нанепыльную, уважаемую работенку; еще через пару дней Спартака вызвали вадминистрацию зоны и там зачитали приказ о назначении заключенногоКотляревского ответственным за сушилку (ежели по-простому). То, что должностьэта необременительная, козырная и «директор» прожарки пользуется у зековуважением – как блатных, так и «мужиков», Спартак понял достаточно скоро поизменившемуся к нему со стороны воров отношению (остальные и без тогоотносились к нему уважительно: отчасти потому, что он не строил из себяцентрового). Мойка со товарищи, разумеется, держался со Спартаком подчеркнутонейтрально, но было ясно, что вор затаил нешуточную злобу на Спартака и Марселяи лишь выжидает удобного случая, чтобы устроить подлянку им обоим. ПричемСпартак подозревал, что Мойка вынашивает планы самому стать смотрящим зоны,смести Марселя... Но только вот как? Силенок у него не хватит для этого.

В прожарке всегда, мягко сказано, было тепло, в изобилииимелась горячая вода, контроль со стороны администрации был минимальным исводился к периодическим проверкам, о которых Спартака заблаговременнопредупреждали и Комсомолец, и Марсель.