Времена не выбирают - Макс Мах

«Сказать ему, что я генералиссимус? – равнодушно подумал Виктор. – Не поймет, пожалуй».

– Фельдмаршал, – криво улыбнулся Виктор.

– Настоящий, – добавил он через мгновение, увидев реакцию обоих мужчин. – Фельдмаршал, князь… Только Дмитриев, а не Кутузов.

Лемке при этих словах едва ли не во фрунт встал, хотя какой там фрунт у шпионов? Издевательство одно. А вот Винт[119]неожиданно развеселился.

– А дяденька мой тогда кто? – спросил он, улыбаясь, как довольный жизнью пенсионер.

– Господин Дефриз является местоблюстителем престола. – Сердце сжало и даже будто бы в виски ударило, хотя при его здоровье это было более чем странно. – И так далее, и тому подобное. Да не тянитесь вы так, подполковник! Без чинов! Просто Виктор Викентьевич. Этого достаточно.

Он посмотрел внимательно на Лемке. Тот взгляд, естественно, выдержал – не мальчик – и через мгновение согласно кивнул.

– Павел Владимирович Лемке, – представился он снова. – Генеральный штаб Российской империи.

– Ну вот и славно, – через силу улыбнулся Виктор. – Поговорим немного, в предварительном порядке, так сказать.

Он подошел к скамейке, на которой до того сидел подполковник.

– Да садитесь же, господа!

Лемке не стал дожидаться второго приглашения и сел, ну а Маркус, собственно, и не вставал.

– Или мы должны подождать госпожу Ульрику? – спросил Виктор, тоже усаживаясь на скамейку.

– Не надо, – в голосе старика слышалась откровенная тоска. – Деби моя внучка.

– Дела, – тихо сказал Виктор. – Выпить у вас случайно нет? А то я могу свистнуть кого-нибудь…

– Не надо, Виктор Викентьевич. – Лемке чуть нагнулся вбок и достал из-за скамейки початую бутылку водки. – Только без стаканов…

– Да хрен с ними, со стаканами, – пожал плечами Виктор. – Что мы, три боевых офицера, из горла отравимся?

Два месяца назад, когда база «Вымпел-3» только создавалась, два этажа в западном – трехэтажном – крыле гостиницы были капитально перестроены под медицинский комплекс. «Больничка» здесь была такая, что лучшие университетские клиники мира могли от зависти удавиться. Но, как и те самые «больнички», о которых – казалось, ни к селу ни к городу – вспомнил вдруг Виктор, занималась она и многими другими, весьма нетривиальными вопросами, какие обычно в перечне медицинских услуг даже самой накрученной больницы не значатся.

Виктор прошел мимо поста охраны, впрочем, как и положено, не встретив никого из бойцов «безпеки» вживую, и оказался в небольшом круглом холле. Вот здесь уже нашлись и живые люди. Целых двое.

В кресле перед холодным камином то ли спал, то ли медитировал кто-то из персонала профессора Зужайши. Худой и, по-видимому, высокий, если судить по относительным размерам, лекарь в черной рабочей робе сидел с прямой спиной, подтянув под себя длинные ноги в узких фиолетовых штанах. Руки его лежали на коленях, глаза были закрыты. А на диване, у дальней стены, широко распахнув темно-синие глаза, сидела, тоже подтянув под себя ноги, но уже совсем по-другому, молодая красивая женщина с бледным и каким-то уж очень суровым лицом. Казалось, что взгляд ее направлен не вовне, а внутрь, но, когда Виктор вошел в помещение, она сразу же сфокусировала на нем этот свой взгляд, полный такой запредельной тоски, что собственная смертельная тоска Виктора тут же откликнулась и развернула пыльные серые крылья. Однако все внимание женщины к новому лицу, появившемуся здесь, этим и ограничилось. Она ничего не сказала и не сделала никакого движения, обозначающего хотя бы тень попытки встать, сменить позу или что-нибудь еще в этом же роде.

Виктор постоял пару секунд, оценивая ситуацию, потом плюнул на вежливость и, подойдя вплотную к лекарю, тронул его за плечо.

– Какие новости? – спросил он на верхнеаханском диалекте, на котором обычно проходило обучение во всех академиях империи, хоть в военных, хоть в медицинских.

– Пять раненых, – ответил равнодушным голосом лекарь, не открывая глаз. – Трое тяжелые, двое – нет.

– А тот парень, который поймал в грудь «ратайский фейерверк»?

– Он… Ох! – Лекарь вдруг подхватился, как ужаленный, и вскочил на ноги. «Узнал!» – Ох! Мое почтение, ваша светлость! – Он склонился в низком поклоне, буквально сломавшись пополам. – Я…

– Ты устал, – спокойно кивнул Виктор. – Я не в обиде.

– Моя жизнь – ручей, омывающий ваши…

– Умолкни, – прервал его Виктор. – Соберись с мыслями и отвечай на заданный вопрос.

– Пациент… – Лекарь так до конца и не выпрямился и говорил теперь, глядя себе под ноги. – Он шестой. Ранения… Господин лейб-лекарь превзошел самого себя. Такой партитуры для восемнадцати эффекторов еще никто… Я даже не знал, что такое возможно! В академии нас учили, что двенадцать – это предел, но восемнадцать эффективных воздействий в контрбалансе при асинхронном вводе в действие – это!..

– Вернемся к моему вопросу, – мягко перебил его Виктор.

– Он все еще жив. – Лекарь быстро коснулся пальцами левой руки своей щеки («Невероятно!») и, наконец, поднял взгляд на Виктора.

– Что это означает?

– В моих руках он умер бы уже к середине ночи («Признание своего несовершенства, смирение, почтение к старшим»). – В глазах мужчины плескалось безумие.

– Значит? – поднимаясь на третий уровень выражения, спросил Виктор («Объяснись!») и, как оказалось, не ошибся.

Лекарь понял и вопрос, и подтекст.

– У Кша Йарц Кшойнишана[120]тонкое чувство юмора, господин главнокомандующий, – сказал лекарь, изящно балансируя между вторым и третьим уровнями выражения. – Так говорил мой дед.

«Значит, шанс есть, – понял Виктор. – И это хорошо».

– Как звали вашего уважаемого деда? – спросил он вслух.

– Барон Фъя. – Лекарь скачком перешел на третий уровень («Гордость, почтение, память»).

– Вытяните этого парня, – Виктор демонстративно заговорил на простонародном сленге, грубом и убогом, но зато однозначно выражающем любую доступную плебсу мысль, – и ваши внуки будут произносить это имя, имея в виду вас самого.

Он отвернулся от лекаря – больше им просто не о чем было говорить – и посмотрел на Ульрику. Все время разговора, она, по-видимому, пыталась понять хоть что-нибудь из того, что сказали друг другу Виктор и, «будем надеяться», будущий барон Фъя. То, какого напряжения ей это стоило, было видно по ее лицу, но что она слышала на самом деле? Пение райских птиц или кряканье серых уток? Восприятие аханских языков землянином, с ними не знакомым, было Виктору не вполне понятно. Сам он, как нетрудно догадаться, воспринимал их несколько иначе.