Философия красоты - Екатерина Лесина

– настоящее произведение искусства, стоит, должно быть, немало.

– Соскучился? Ну, поцелуй сестричку. – Адетт с готовностью подставляет щеку. Ноздри щекочет запах лимона и гортензии, кожа мягкая, бархатистая… Она отстраняется и с легким укором замечает.

– А ты все никак не успокоишься. Веди себя прилично, Серж.

Это все, что она хочет сказать. Веди себя прилично. Но как? Откуда взять силы на приличие, когда запах ее духов парализует, когда земля качается под ногами, словно палуба того дряхлого судна, на котором они вместе убегали из России, когда знаешь, что ее губы, ее волосы, ее глаза, ее тело принадлежит другому только потому, что у этого другого есть чем заплатить за внимание Адетт.

Хитрая продажная стерва. Предательница.

Убийца.

Улыбается, нежно, с легкой укоризной и запахом корицы. Раньше от ее губ всегда пахло корицей. А теперь? Заметил ли Алан этот запах?

– Закажи мне кофе. – Требует Адетт. Серж заказывает. Зачем он сюда пришел? В поисках утраченной надежды или для того, чтобы в очередной раз убедится, что надежда утрачена окончательно и бесповоротно? Серж молчит. Специально молчит: она пригласила его в это кафе, пусть она первой и начнет беседу. Принесли кофе, горячий, ароматный, но Серж в последнее время предпочитает коньяк. Тоже благородный напиток.

– Он совершенно измучил меня своей беспочвенной ревностью. – Адетт пригубила кофе. – У меня от постоянных скандалов мигрени. И бессонница, а нервные потрясения, между прочим, дурно сказываются на внешности. Если Алан и дальше будет продолжать в том же духе, я превращусь в старуху раньше, чем он умрет. Господи, скорее бы! Ты не представляешь, насколько я измучена. Ни минуты покоя, ни секунды одиночества, ни дня без его домогательств.

– Сама виновата.

Выпитый коньяк действовал умиротворяюще, Серж не ощутил ни злорадства, ни сожаления. Адетт сама захотела стать мадам Демпье, позабыв, что за все в этой жизни приходится платить. Правда, несмотря на жалобы, выглядела она великолепно. Дорогой костюм – бедный жадный Алан, не знал, небось, что молодая супруга – дорогое удовольствие – подчеркивал изящество фигуры, кожа сияла здоровьем, а в глазах чудилось сытое удовлетворение. Красивая маска, обманет кого угодно, но Серж давно научился читать Адетт по взглядам, жестам, улыбкам и полуулыбкам, взмахам ресниц и нервному подрагиванию пальчиков. Для посторонних Адетт – воплощенное спокойствие, а для него… Кто она для него? Бывшая сообщница, бывшая любовница, сестра? Все сразу? Адетт отказалась встречаться с ним после свадьбы. Слишком опасно, слишком много врагов, жаждущих убрать новоявленную мадам Демпье с великосветской сцены.

– Это из-за Мики. Паршивка повадилась рассказывать Алану о неверных женах и обманутых мужьях, причем делает это в моем присутствии! – Теперь Адетт злилась по-настоящему: глаза прищурены и цвет изменили с умиротворенно-голубого на тревожный серый. Опасный признак.

– Мика совершенно распоясалась, каждое мое слово, каждое предложение встречает в штыки, ей кажется, будто я претендую на состояние Алана.

– А разве это не так?

– Конечно так, но нельзя же вести себя подобным образом! Я говорила Алану, что Мике давно пора жить отдельно, как делают современные девушки. Он даже согласился приобрести для нее квартиру. Собственную квартиру! Мне в ее годы о подобном приходилось лишь мечтать, а Мика устроила истерику: дескать, я ее из дому выживаю.

– Тебе не удастся избавиться от Мики.

– Это мы еще посмотрим. Но Мика меня не волнует, в конце концов, она – всего-навсего глупая девчонка, и Алан это знает. Ревнует он не столько из-за ее рассказов, сколько из-за того, что скоро умрет.

– Что?

– Тише, Серж, тише. Недавно я имела интересную беседу с мсье Дювандалем, который предупредил, что Алан болен…

– С чего такая болтливость? – Серж имел честь быть знакомым с мсье Дювандалем, и знакомство это оставило в памяти неприятный осадок: мсье Дювандаль, безусловно, профессионал своего дела, во всей Франции не сыскать врача лучше, но характер…

Мсье Дювандаль делил людей на две категории: здоровые и больные, причем вторая категория интересовала его не в пример больше первой. А больные делились на интересные случаи и заурядные. За лечение заурядных болезней, вроде инфлюэнцы, мсье Дювандаль брал непотребно большие, по мнению Сержа, суммы, но мог взяться за лечение бесплатно, если случай представлялся интересным. Было еще кое-что: мсье Дювандаль ни при каких условиях, ни за какие гонорары не распространялся о заболеваниях своих пациентов, чем снискал славу врача не только умелого, но и надежного. Но отчего же он рассказал Адетт о болезни мужа?

– Мсье Дювандаль здраво смотрит на вещи, в будущем он рассчитывает на ответную благодарность, – пояснила Адетт. – Время Алана прошло, правда, сам он об этом не знает. И не должен узнать, пока… Боюсь, если Алан узнает, что ему осталось недолго, мсье Дювандаль прочит от года до полутора, то он способен изменить завещание в пользу Мики и Франца.

– Почему?

– Господи, Серж, ну как ты не понимаешь! Я – жена, а они – дети, будущее. Кроме того, Алан не дурак, понимает, что меня привлекла не большая любовь, а его состояние. Это была сделка: он пользуется мной, а я – его деньгами. Но болезнь Алана – достаточно веский повод, чтобы сделку расторгнуть. Я не сомневаюсь: он либо подаст на развод, либо просто изменит завещание таким образом, что я останусь ни с чем. А я не готова жить без денег.

– Выйдешь замуж еще раз.

– Серж, не глупи. Не так-то просто выйти замуж за миллионера. С Аланам нам повезло, но после его смерти максимум, на что я могу рассчитывать – роль содержанки. А я не хочу быть содержанкой!

– Можешь стать честной женщиной, переехать из Парижа, скажем, в Тулуз, поселится в маленьком домике, найти работу…

– Ты все еще сердишься, – печально заметила Адетт. – Сереженька, милый, ты до сих пор не простил меня за Алана? Мы же говорили, мы обсуждали этот вопрос много-много раз, Сережа, ну нельзя же быть таким эгоистичным.

– Разговариваешь со мной, как с ребенком!

– А ты и есть ребенок, мой единственный любимый ребенок, которого я никогда не брошу. Никогда-никогда, Сережа. Алан умрет, и мы снова будем вместе.

– Врешь.

– Разве я когда-либо обманывала тебя?

– Разве нет?

– Если ты о прошлом… – Адетт нахмурилась, она тоже не любила вспоминать о прошлом, более того – она ненавидела свое прошлое с неистовой яростью бродячей кошки, которой повезло вырваться с загаженных отбросами и вонью дворов в приличный дом. Ради того, чтобы не возвращаться в прошлое, Адетт сделает все.

– Серж, мой милый Серж, смотри. – Из крохотной сумочки Адетт извлекла белый батистовый платок. Что она еще придумала? И куда ему