Краткая история Европы - Саймон Дженкинс

Как античная, так и христианская эпоха могут претендовать на роль источника ценностей, так часто приписываемых европейской культуре: толерантность, равенство перед законом, свобода слова, права человека и гражданина, приятие власти массами. Конечно, проведение этих ценностей в жизнь было порой неполным и лицемерным – достаточно вспомнить рабство, автократию и стремление к имперскому господству. Но и конституция США, и Устав ООН основаны на идеалах, в общих чертах описанных Платоном и Аристотелем, развитых Великой хартией вольностей и широко распространенных Просвещением.

Сочетание регулируемого капитализма и социально ответственного государства, достигнутое в Европе, долгое время было целью экономических и политических реформ. В этом суть Европейского Союза. Европа – дом для 10 % населения мира, но на ее долю приходится половина всех мировых затрат на соцобеспечение. При всех их недостатках, договоры ЕС, подписанные в Риме, Маастрихте и Лиссабоне, легли в основу пяти десятилетий не просто мира, но процветания. Именно благодаря этому Европа, как и ее детище Америка, стали местом, куда стремятся попасть самые молодые и предприимчивые иммигранты.

Европейские университеты славятся на весь мир, музеи переполнены, а художественное наследие Европы бесценно. В какой бы концертный зал я ни вошел – в Лос-Анджелесе, Токио, Шанхае или Дубае по воздуху плывет музыка Моцарта и Бетховена. Английский – язык международного общения. Города старой Европы по-прежнему притягивают туристов. Культурное наследие Европы позволяет словам Эдмунда Бёрка, сказанным им на рубеже XIX в., не утратить своей актуальности и в XXI столетии: «Нигде в Европе ни один европеец не почувствует себя полным чужаком». Сказанное, конечно, не умаляет достоинств других континентов и других культур, которыми я восторгаюсь. Но упомянутый европеец ценит достоинства своей родины превыше всего.

Пока я пишу эти строки, на горизонте собираются тучи. Эйфория, обуявшая Европу с концом холодной войны (и так напоминающая эйфорию 1890-х), постепенно развеивается. Европейские демократические подходы больше не кажутся такими уж жизненно важными народам других континентов. Как мы узнали в предыдущей главе, вера в европейские институты не безгранична. В начале XXI в. царило убеждение, что «западные ценности» одержали верх и вскоре завоюют мир. Сегодня в это трудно поверить. На фоне усиления позиций авторитарного Китая, возврата к прошлому в России и борьбы за реформирование ислама европейские демократические ценности кажутся сугубо европейскими, а отнюдь не лучом надежды для всего мира.

В качестве одной из причин можно назвать утрату Европой идеологической идентичности. Политическая структура ЕС, скроенная по меркам холодной войны, стала громоздкой, она обращена в прошлое и страдает от дефицита демократии, который никто не может восполнить. У Евросоюза нет конституции, которую ее непохожие друг на друга субъекты могли бы всецело одобрить. Европейские лидеры оказались не способны достичь столь необходимого для стабильности баланса между государством и надгосударственными структурами, центром и регионами, гражданством страны и гражданством Евросоюза. Пятьдесят лет центростремительного движения сменились центробежными импульсами.

Сегодня взоры опять устремлены на Германию, но руководящая роль Германии в Европе условна и повсеместно подвергается сомнению. Вторая по величине экономика Европы – британская – потеряла терпение и вернулась к своей традиционной отстраненности. Руководящее начало утратило единство, и, вторя ему, восстанавливаются старые линии раздела Европы, раскалывающие ее на восточную и западную части вдоль Эльбы и Дуная. Страны Востока отходят от либеральных ценностей, на которых пятьдесят лет стоял союз, и устремляются к национализму и автократии. В отношения с путинской Россией вернулись враждебность и риторика холодной войны. Кажется, Европа ничему не учится.

Реальность такова, что со времен падения Рима ни одна власть не могла даже приблизиться к тому, чтобы править всем Европейским континентом, как это делали китайские богдыханы или Великие Моголы в Индии. Этого не удалось ни Карлу Великому, ни габсбургским императорам Священной Римской империи, ни Наполеону, ни Гитлеру, ни руководству Евросоюза. Если история чему-то учит, так это тому, что все попытки выпрямить кантовское «кривое дерево» человечества обречены на провал. Народы Европы не загонишь в кабалу супергосударства, какими бы либеральными ни были при этом намерения.

Евросоюз возник из желания слить экономики Европы в один торговый блок. У меня нет сомнений, что, если бы ЕС не было, государственные деятели кружили бы по европейским столицам, пытаясь его создать. Но такая интеграция требует постоянного надзора, а для осуществления надзора требуется правительство. Правительство же терпит крах, лишившись согласия народа на власть. Евросоюз требует себе как никогда много полномочий в отсутствие такого согласия. И если он не вернет эти полномочия входящим в него странам, впереди его ждет только упадок. Сегодня как никогда актуален вопрос охраны границ и миграционного контроля и, следовательно, автономности, как ее понимают страны – члены союза в соответствии с ходом развития их общества.

Я шел путями своего повествования, не испытывая иллюзии, будто мир в Европе можно принимать как должное и тем более будто истории настал конец. Но я хотел бы отыскать ответ на главный вопрос: есть ли среди событий последней половины столетия нечто, способное указать, что Европа отыскала свой философский камень мира? Этот плавильный котел народов провел две тысячи лет в раздорах и войнах, стремясь к доминированию или, по крайней мере, влиянию во всем мире. Возможно ли, чтобы с помощью несовершенных механизмов торгового союза европейцы отыскали средство жить в гармонии с собою и соседями?

Я верю, что когда-нибудь в будущем это может произойти с помощью Европейского союза, который эволюционирует в многоярусную, поливалентную конфедерацию. В ней будут зоны внутри зон – каждая в уникальных взаимоотношениях со всеми остальными. Отношения с Россией и ее соседями всегда будут непростыми, но они не обязательно должны быть враждебными. Британия всегда будет двуликим Янусом, но хотя бы одно из ее лиц будет обращено к Европе. Континентальная Европа будет такой же неоднородной, как некогда Священная Римская империя. Но последняя может послужить Европе неплохим примером. Возможно, в такой неразберихе жизнь будет уютнее, чем при чрезмерной централизации.

Я объездил Европу вдоль и поперек. Я преодолел расстояние от португальского Алгарве до набережных Санкт-Петербурга, от голуэйских Аранских островов до пляжей минойского Крита. Я шагал по улицам европейских городов – Лондона и Парижа, Берлина, Москвы, Афин, Рима, Лиссабона и Мадрида. Я люблю их все. И я вижу, как призраки прошлого взирают на них сверху, словно бы с расписанного Тьеполо потолка. Среди них Август и Карл Великий, Карл V и Екатерина Великая, Талейран и Бисмарк – и все они покачивают головой, узнавая увиденное. Я слышу, как они говорят друг другу: «Как все это знакомо – и как хрупко». И тогда я перевожу взгляд на Пирейского льва, который все это уже видел, и не раз! Но он отвечает мне лишь загадочной улыбкой.