Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - Анна Пастернак

* * *

Работу над «Ларой» я начинала, опасаясь в глубине души прийти к выводу, что Борис использовал Ольгу. Однако, все глубже погружаясь в их историю, я с облегчением обнаружила, что это было далеко не так. Использовали Ольгу советские власти. Действительно, Борис не спас ее, публично объявив своей женой. Но он любил ее. Я верю, что глубина и сила его пламенного чувства к ней отличалась от всего, что Пастернак испытывал к любой из своих жен. Ольга рисковала жизнью, любя его и оставаясь рядом с ним, не только из благодарности. Она понимала его и была непоколебимо убеждена: для того, чтобы он смог прийти к внутренней удовлетворенности и душевному покою, ему необходимо было написать «Доктора Живаго».

Хотя Борис не сделал того, чего так отчаянно хотела Ольга, – не оставил ради нее жену, – с того момента как Пастернак взял на себя обязательства перед ней, в рамках ограничений, налагаемых своей семейной ситуацией, он делал все возможное, чтобы выполнять эти обязательства перед Ольгой и ее семьей. Он обеспечивал им финансовую поддержку, он любил Ирину как дочь, которой у него не было, он доверял Ольге свою самую драгоценную собственность – свое творчество. Он обращался к ней за советом и помощью в редактуре и перепечатке текстов. И что такое «Доктор Живаго», если не его длинное и сердечное любовное письмо к ней?

Работая над «Ларой», я, к собственному удивлению, заметила, что прониклась к Борису большей симпатией и терпимостью. Я чувствовала себя близкой подругой или родственницей, которая по причине естественной и растущей нежности глядит сквозь пальцы на раздражающие черты характера любимого человека – в случае Бориса это его эгоцентричные монологи, его ложная скромность, его тщеславие, его пристрастие к театральности. Когда Борис начал писать «Доктора Живаго», отказываясь прогибаться под давлением советского государства, стало расти и мое восхищение им. Я восхищаюсь его стальным непокорством, я аплодирую его бунтарскому духу, я склоняюсь перед его монументальным мужеством, особенно проявившимся в разрешении на публикацию романа, которое он дал Фельтринелли – «опубликовать, и будь оно все проклято».

Начав защищать Бориса, я в основном простила ему недостатки, как это делали Ольга и Ирина. Я осознала сложность этого человека и его положения и непоследовательность его характера. Он был одновременно героем и трусом, гением и наивным простаком, измученным невротиком и бесстрастным стратегом. Его верность России и ее народу ни разу не поколебалась. Притом его верность Ольге никогда не была незыблемой. Несмотря на все, что она делала ради Бориса – включая готовность умереть за него, – она никогда не могла всецело на него положиться.

Бывали моменты, когда меня безмерно разочаровывала его слабость; его письма к Ольге из Тбилиси, в которых он не признавал обоснованность ее стремления к браку, утверждая, что их мистическая связь важнее, чем такая приземленная и обыденная вещь, как узаконивание отношений, приводили меня в бешенство. Ольга была права, он был не прав. Если бы он женился на ней, советские власти не осмелились бы после его смерти с такой яростной жестокостью истязать ее.

Однако в другие моменты я болела за него всей душой. Когда я писала о травле, развязанной против него после присуждения Нобелевской премии, его боль была для меня почти физически осязаемой, его страдания терзали меня. Если бы не Ольга, Борис вполне мог покончить жизнь самоубийством. Она давала ему силы, когда его решимость наконец иссякла; она была его маяком, когда все вокруг казалось непроглядным мраком. По его письмам, написанным в разлуке с Ольгой, очевидно, как велики были его любовь, тоска и потребность в ней.

Но в конечном итоге, несмотря на все свои ослепительные достоинства, он не спас Ольгу. Я понимаю: под конец жизни у него не осталось энергии для борьбы. Его силы до последней капли ушли на сопротивление властям, на публикацию «Доктора Живаго». Тем самым он, по крайней мере, позаботился о том, чтобы Ольга – его Лара – никогда не была забыта. В то время как она страдала за него на Лубянке, он, по крайней мере, отдал ей должное на страницах своей книги. Она потеряла двух детей от него; и «Доктор Живаго» стал их единственным совместным детищем. И Лара, и Юрий обрели бессмертие благодаря стихам Юрия, истинному плоду их любви. Пастернак с самого начала был намерен оправдаться тем, что обессмертил Ольгу в образе Лары. Возможно, по-своему он был прав: их любовь будет жить вечно. Как писал Борис в «Докторе Живаго», «они любили друг друга не из неизбежности,[642] не «опаленные страстью», как это ложно изображают. Они любили друг друга потому, что так хотели все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья. Их любовь нравилась окружающим еще, может быть, больше, чем им самим».

* * *

Barnes, Christopher. Boris Pasternak: A Literary Biography, Volume 2, 1928–1960, Cambridge University Press, 1998

Clowes, Edith W (ed.). Doctor Zhivago, A Critical Companion. Northwestern University Press, 1995

Cornwell, Neil. Pasternak’s Novel: Perspectives on Doctor Zhivago. Department of Russian Studies, Keele University, 1986

Emelianova, Irina. Légendes de la rue Potapov. Fayard, 1997 (Ирина Емельянова, «Легенды Потаповского переулка»).

Feltrinelli, Carlo. Senior Service: A Story of Riches, Revolution and Violent Death. Granta Books, 2013.

Finn, Peter, and Petra Couvée. The Zhivago Affair: The Kremlin, the CIA, and the Battle over a Forbidden Book. Harvill Secker, 2014 (Питер Финн и Петра Куве, «Дело Живаго, Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу»).

Gladkov, Alexander. Meetings with Pasternak. Collins and Harvill Press, 1977 (Александр Гладков, «Встречи с Пастернаком»).

Ivinskaya, Olga. A Captive of Time: My Years with Pasternak. Collins Harvill, 1978 (Ольга Ивинская, «В плену времени. Годы с Борисом Пастернаком»).

Mallac, Guy de. Boris Pasternak: His Life and Art. University of Oklahoma, 1981.

Mancosu, Paolo. Inside the Zhivago Storm: The Editorial Adventures of Pasternak’s Masterpiece. Milan, Fondazione Giangiacomo Feltrinelli, 2013.