Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

С другой стороны, лицо Домны с кремовой кожей характерно широко поставленными глазами, широкими прямыми бровями и полными губами. Ожерелье крупного белого жемчуга охватывает ее шею, подвески из него же ниспадают поверх ушей, знаменуя отступление от минималистского подхода к женским украшениям, принятого в римской имперской скульптуре.[712] Однако ее темные, туго завитые локоны полностью повторяют ее скульптурные изображения. Из всех римских императриц прическа Юлии Домны является самой характерной: волнистая, шлемоподобная, с центральным пробором, который, как считается, был создан для использования парика. Предполагается, что именно она ввела у римских женщин сирийскую практику носить парик — хотя было найдено несколько съемных мраморных частей прически, принадлежащих женским скульптурам начала и середины II века, некоторые со следами клея на основе гипса — возможно, они изображали мраморный парик. Это предполагает, что некоторые имперские предшественницы Домны могли уже быть знакомы с практикой ношения париков в реальной жизни.[713]

Возведение Домны на роль первой римской леди было каким угодно, только не спокойным. Менее чем через месяц после провозглашения мужа Августом, а ее Августой, она и Север уже находились в пути на восток, чтобы заняться угрозой от Нигера и навести порядок на парфянских территориях, граничивших с врагом. После разрешения обеих проблем Север двинулся в Галлию, чтобы в феврале 197 года сокрушить последнего из своих соперников — Клодия. Во время этих тяжелых военных кампаний Домна была рядом с мужем, стойко перенося те же условия, ту же жажду и нехватку еды, что переносили он и его войска. И в отличие от своих предшественниц она получала лишь простые похвалы за свою роль армейского талисмана. Лишь 14 апреля 195 года по примеру жены Марка Аврелия Фаустины, тоже превозносимой за нахождение в лагере, ее наградили титулом Mater Castrorum (Мать Лагерей). Ее статую в этом облике установили на римской Священной Дороге, возле храма Антонина и Фаустины.[714]

Помимо того что Домна считалась гарантом сохранения стабильности в Риме, как домашней, так и военной, за награждением этим титулом, впервые данным Фаустине, стоял еще один момент. Вполне возможно, Север старался привязать себя к последнему «хорошему» императору Рима, Марку Аврелию, — он даже носил бороду такого же греческого стиля, как тот, и пользовался предписаниями врача Аврелия, Галена, употребляя те же лекарства на основе кассии, которые тот рекомендовал своему прежнему пациенту. Военные, экономические и политические сложности III века делали для Септимия Севера укрепление корней для своей династии в твердых традициях прошлого еще более важным делом, чем для его предшественников. На портретах и скульптурах, созданных и распространенных в огромных количествах имперскими мастерами — изготовителями камей и художниками, на знаках отличия и девизах, выбиравшихся для появления его семьи на римских монетах, Север не только лепил себя по модели своего самого успешного предшественника Антонина, но и демонстрировал, что он естественный наследник династии.

В том же году, когда Домну привязали к Фаустине титулом Mater Castrorum, Север с замечательным нахальством принял себя в клан Антонинов, объявив себя сыном Марка Аврелия. Шаг этот был рискованным, так как означал также и принятие родства с Коммодом, поэтому было принято грубо прагматическое решение обожествить предыдущего императора, узаконив таким образом, захват власти Севером.[715] Старший из сыновей Севера и Домны, Бассиан, был тем временем переименован по только что приобретенному предку в Марка Аврелия Антонина. Подобно Калигуле, императору, с которым его, к несчастью, потом сравнивали, Бассиан ныне гораздо лучше известен под прозвищем Каракалла — это отсылка на длинный галльский плащ, который он обычно носил.

Фокус этот не прошел без язвительных комментариев со стороны общественности Рима. Один шутник саркастически заметил, что было бы хорошо, если император наконец-то найдет себе отца.[716] И все-таки Север показал себя проницательным учеником предыдущих императоров, таких как Август и Веспасиан, которые подкрепляли свою легитимность, делая акцент на своей связи с популярными предыдущими лидерами и иногда приукрашивая их.

Другой выгодной уловкой, как мы уже видели, было подчеркивание своих связей с женами бывших императоров — но Север не мог похвастать личной дружбой или семейными связями со знаменитыми императрицами. Поэтому ему пришлось импровизировать. Он вписал образ обожествленной Фаустины в образ Домны, хотя она, как и он, не имела связей по крови (или каких-либо иных) с Антонинами. Север тщательно выстраивал иллюзию, что его династия пришла от божественного одобрения. История, которую он увидел во сне, о Фаустине, готовившей брачное ложе для него и Домны незадолго до свадьбы, была одним из компонентов такой пропаганды непрерывности и стабильности.[717]

Как следствие, все уголки Римской империи в течение нескольких первых лет у власти перенесли буквально нашествие изображений Северов как семейного союза. Со времени Юлиев-Клавдиев каждый новый императорский Дом отмечался групповыми портретами — но ни один еще не включал жену и детей императора с такой регулярностью. Почти на каждом общественном памятнике, изображающем Северов, Домна с мальчиками была рядом с ним, настойчиво подчеркивая свою символическую важность как матери гаранта будущего династии Северов. Выпуск монет еще более усиливал это послание; золотая аурея, выпущенная в 202 году, несла поясной портрет Домны, обрамленный с обеих сторон профилями ее сыновей. Сопровождающая надпись felicitas saeculi (плодородие эпохи) нарочито перекликалась с похожей монетой, изображавшей Фаустину с ее мальчиками.[718]

Но вскоре образ одного из членов семьи будет уничтожен.

Армии рабов, вольноотпущенников и чиновников, которые управляли императорским домом на Палатине с дней Августа и Ливии, мало видели своих новых жильцов первые десять лет правления Септимия Севера.[719] Бесконечно велась перестройка дворца, в нем добавилась императорская ложа, из которой Север с семьей могли любоваться видом скачек в Большом цирке внизу. Но поначалу у них редко выдавалась возможность наслаждаться этим роскошным зрелищем. После разъездов по империи для устранения внутренней угрозы трону новый император в 197 году отправился морем на восток, чтобы встретить внешнюю угрозу, возникшую от Парфянской империи. В результате его нога не ступала в Рим еще следующие пять лет. Домна с сыновьями продолжали сопровождать Севера в его поездках, как и его ближайший советник-африканец, вновь назначенный преторианский префект Фульвий Плавтиан.