Моя война с 1941 по 1945 - Алексей Фёдоров

Хмель моментально выветрился, но испуга не было ни у меня, ни у ребят. Их глаза были обращены ко мне – что делать?

– Кто из вас главный? – на ломаном французском языке обратился к нам офицер.

– Я возглавляю эту группу, – ответил я по-немецки, желая отвлечь немцев от французского языка, чтобы они не поняли, кто мы такие.

– Хорошо. Много ваших людей в лесу?

– Много.

– Зовите всех. Никого не тронем. Всем гарантирую жизнь.

– Иван, – обратился я к бывшему власовцу, – иди к Валерию и расскажи, что с нами случилось.

– А как же вы?

– При первом случае сбежим. Ясно?

Ребята молча кивнули. Офицер сообразил, что я приказал Ивану идти за нашими людьми, и сказал, чтобы его отпустили. Иван медленно перелез через проволоку и пошёл в лес.

Мы прождали несколько минут. Никто не появлялся. Офицер приказал взять нас за руки, чтобы мы не убежали.

– Где немецкий штаб? – спросил он меня.

Я пожал плечами. Вперед выступил француз:

– Я знаю.

– Ведите туда, – сказал офицер, – там мы вас отпустим.

Сволочь, подумал я о французе. Предатель.

– Ребята, он поведёт в Савиньи, там нам смерть. У реки бежим, – быстро проговорил я.

Француз действительно повёл в сторону Савиньи. Нас, каждого русского, за руки держали по одному немцу. Меня вёл, перегнув руку в локте, молодой парень.

Не доходя до реки, француз свернул направо и повёл через высокий густой кустарник в сторону Ини. Когда мы вышли из кустарника, Николая-2 уже не было, но немцы не обратили на это внимания.

Мы дошли до лесной дороги в сторону лагеря французского отряда, где числился наш провожатый. Француз предложил офицеру двинуться этой дорогой, но тот отказался.

Вскоре мы пересекли речку и вышли к шоссе. Ини осталась справа. Мы вышли на дорогу Ини – Божё, ведущую через лес Бель-Вевр. Это на ней мы с Валерием в начале мая убили двух велосипедистов.

Когда мы вышли на шоссе, я вырвал руку у своего конвоира и, засунув обе руки в карманы, громко сказал по-немецки:

– Дальше я с вами не пойду!

Немцы столпились вокруг меня. Офицер приказал меня обыскать, но ничего не нашли.

– Не пойдешь?

– На этой дороге мы устраиваем засады и много ваших убили. Я не хочу погибать вместе с вами.

Немцы начали переговариваться, а Николай-1, оставшись без присмотра, скользнул в кювет, дальше в кусты и был таков.

Я это видел, и мне стало легче. Теперь я один и отвечаю только за себя. Надо бежать.

После непродолжительного разговора немцы построились в две шеренги и двинулись по обочинам шоссе. Точно так, как ходили мы, чтобы меньше шуметь. Впереди правой шеренги шёл француз, за ним офицер и семь или восемь солдат. Меня вёл всё тот же парень. Мы шли третьими после командира. Немец начал шёпотом рассказывать о себе. Ему 19 лет, все они летчики и переходят линию фронта. Я слушал его и ждал места, где шоссе пересекает лесная грунтовая дорога, там я решил бежать. Но мне не повезло – около перекрёстка были навалены мешки с углём, и немцы, замедлив шаг, стали обходить их со стороны опушки леса. Когда мы спустились в кювет, у меня подвернулась нога, и я выругался. Парень тут же повторил мой мат и позвал офицера. Офицер спросил, кто я. Я ответил, что американец-парашютист.

– Много здесь американцев?

– Тысячи две.

– Где они?

– Везде, – ответил я, сделав круговой жест левой свободной рукой.

– Пошли.

Мы опять двинулись в сторону Божё. Деревня была уже недалеко. Но туда мне нельзя, там могут быть немцы. Метров через двести ещё одна лесная дорога пересекает шоссе. Это мой последний шанс, а в Божё может ждать смерть. Я начал разговор с парнем, чтобы отвлечь его. Тот рассказал, что он из Гамбурга, из рабочих, и очень хочет домой. Он ослабил свою хватку, и я почувствовал, что могу выдернуть руку. Только бы не выдать себя, не вздрогнуть. Вот и перекрёсток. Молниеносно я выдергиваю руку, левой бью его в челюсть, вкладывая в удар всю силу корпуса, парень валится в кювет, я перепрыгиваю через него и бегу в лес по знакомой тропинке.

Будут стрелять? Падать и ползти или бежать? Мозг работает лихорадочно. Не будут стрелять – они сами напуганы. И я бегу, бегу. Наконец, я вне опасности. Погони нет, и я без сил падаю на землю. Потом встал и, пошатываясь, пошёл параллельно шоссе, по которому только что меня вели немцы. Усталость от пережитых волнений была так сильна, что я брёл, как пьяный, ничего не соображая и плохо ориентируясь в ночном лесу. Два раза ложился отдыхать, потом снова шёл, уже в каком-то полузабытье.

И тут услышал голос часового, крикнувшего по-французски:

– Кто это?

– Алёша, рюсс, – ответил я и упал почти без памяти, тут же заснув. Очнулся, когда было светло, и первой увидел Алису.

– Где ребята? – спросил я о Николаях и Иване.

Алиса ответила:

– Их ещё нет. Где ты с ними расстался?

Алиса и Валерий не знали о нашей эпопее.

Я рассказал, что произошло. Валерий сразу надулся.

– Ты чего дуешься?

– Опять к немцам попал.

– Так ведь не предал, а убежал, и все убежали.

– А кто вас знает…

– Дурак ты, Валерий! – сказала Алиса.

– А почему только Лёшка вернулся, а остальных нет?

Сильную обиду я испытал от этого непонятного наскока. Валерий не извинился, даже когда пришли все ребята.

Сейчас я думаю, что он по-своему переживал бой за Анжери. Ведь будучи командиром отряда, он не командовал сражением. Командовала Алиса, а он оказался в тени. Самолюбие его было уязвлено, и он старался на ком-нибудь сорвать злость. А тут как раз я и подвернулся – без ребят и без оружия.

Французы заинтересовались своим коллегой, который вёл эту группу немцев. Я охарактеризовал его поведение как предательство.

Среди французов была жена злосчастного бойца. Она только что привезла в отряд сыр (они держали сыроварню). Мой рассказ переводила Алиса и почти после каждой переведённой фразы французы выражали возмущение. В конце рассказа его жена обратилась к Алисе:

– Мне трудно поверить сказанному. Мой муж не может быть предателем, но если окажется, что Алёша прав, я собственными руками его расстреляю.

Только я закончил рассказ, ещё спорили разгоряченные «макизары», как явился «герой» этой истории. Пришёл он тоже без оружия, но его всё равно обыскали и поставили в круг. Глядели на него враждебно, а командир сформулировал ему обвинение в предательстве русских.