Ворон - Михаил Ахманов

– Шейный плат, по-иноземному – шарф. Государева воля такая, чтобы морские высшие чины вязали белый плат на шею, дабы имелось у них отличие от чинов армейских.[121]

– Повяжем, отчего не повязать, – кивнул Серов. – Все, что ли, Михайла?

– Еще вот это, батюшка мой.

Он достал из сумки еще один тканевый сверток, но это были не шарфы. Огромное трехцветное полотнище развернулось во всю ширину и длину; Паршин держал его на вытянутых вверх руках, нижний край касался пола, и яркие цвета, белый, синий, красный, сияли как снег, как море, как солнце в час заката.

– Флаг, – выдохнул Серов, – флаг…[122]

Сделав шаг к Паршину, он коснулся полотнища пальцами, затем потянул ткань к себе. Флаг, будто признав хозяина, окутал его плечи, доверчиво прильнул к груди; синяя полоса пришлась у сердца, красная и белая трепетали в ладонях. Вот и дождался, думал Серов, поглаживая свое новое знамя. Дождался! Будет что поднять на мачте, если встретим шведа, и будет салют из всех орудий, будут дым и грохот, и свист тяжелых ядер, и полетит этот стяг над морями, над волнами, знаком победы. Даст бог, и под другим еще поплаваю, под синим, андреевским крестом!

– Спасибо, Михайла, – он кивнул Паршину. – Этот подарок самый дорогой. Спасибо, что довез в целости.

Не выпуская полотнища, Серов подошел к распахнутому окну, подставил свежему бризу разгоряченное лицо. На рейде, спустив паруса, дремали корабли, и среди них – его фрегат, его трехмачтовая крепость и дом его семьи, ибо другого он пока что не имел. Лазурные южные воды тянулись от берега до горизонта, играли переливами синего и голубого и где-то там, на западе, встречались с океаном. Завтра «Ворон» покинет Геную и выйдет в море… И поплывет его капитан с сыном, женой и всей своей флотилией мимо французских берегов, мимо испанских, португальских и британских, мимо Голландии и Дании, Германии и Польши, поплывет туда, куда зовут душа и сердце. И будут бури, будут сражения, песни ветра и рокот волн, гром орудийных залпов и лязг клинков, будут раны, боль и торжество победы, будут смерть и жизнь. Целая жизнь в бурную, неспокойную эпоху перемен, но где бы ни носило капитана и его фрегат, они непременно вернутся на родину.

Взгляд Серова, оторвавшись от горизонта, вернулся к трехмачтовому кораблю, и по его губам скользнула улыбка.

Эта небольшая статья написана мной после завершения работы над «Флибустьером». В ней собрана информация о финансовых основах пиратского промысла: какими были размеры добычи, как она делилась и сколько платили губернаторам «за крышу».

Пиастры! Именно так кричал попугай Джона Сильвера из «Острова сокровищ», и вопль разбойной птицы был предельно ясен: романтику побоку!.. даешь финансы!.. Конечно, коммерческая сторона вопроса интересовала морских разбойников прежде всего, но авторы «пиратских» романов об этом, как правило, умалчивают, повествуя о битвах, абордажах и захваченных благородными корсарами прекрасных пленницах. В то же время было бы любопытно выяснить их доходы – сколько было захвачено, как поделено и на что потрачено. Тема эта необъятна, и потому ограничимся рамками XVII века и районом Вест-Индии – то есть эпохой расцвета «классического» англо-французского пиратства у берегов Центральной и Южной Америк.

Вероятно, многие читатели познакомились с тонкостями пиратского ремесла по роману Сабатини «Одиссея капитана Блада», но мы обратимся к более достоверным источникам – знаменитым книгам Эксквемелина и Архенгольца.[123]Оба автора уделяют внимание коммерческой стороне морского разбоя, указывая, как делилась награбленная у испанцев добыча. Часть ее шла на возмещение расходов устроителей экспедиции, владельцев кораблей, пушек, пороха и продовольствия. В качестве этих лиц обычно выступали известный пиратский главарь масштаба Генри Моргана и его теневые компаньоны, вест-индские губернаторы и негоцианты. Затем отчислялась десятина тому губернатору, который «крышевал» корсаров – обычно правителю Тортуги или Порт-Ройяла,[124]и выдавалась компенсация за увечья: 600 талеров за потерю правой руки, 500 – за потерю левой руки или правой ноги и так далее до глаза и пальца, которые оценивались в 100 талеров. После этого, собственно, и начинался дележ, причем рядовым головорезам полагалась одна доля, капитану – шесть, а офицерам и корабельным мастерам (плотнику, оружейнику и т. д.) – две-три.

В истории карибского пиратства известна пара десятков громких имен и особо удачных набегов, когда добыча была оценена в звонкой монете той эпохи. Но, знакомясь с финансовыми результатами этих экспедиций, мы чаще всего приходим в недоумение. Вот, например, некий Джон Дэвис с Ямайки с отрядом в девяносто человек захватил город Гранаду в Никарагуа и собрал там 40 000 пиастров, а другой работник ножа и мушкета ограбил испанский галеон с товарами на 100 000 песо. Много это или мало? Каково соотношение валют: песо, талеров, пиастров, дукатов, ливров, крон и фунтов? Как, наконец, выглядели эти монеты? Современная нумизматика позволяет ответить на эти вопросы, и в дальнейшем мы будем производить пересчет в песо.[125]