1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Александр Папчинский

Особо умиляет, это «прошу принять к сведению», создается впечатление, что мы наблюдаем ситуацию, как старый добрый учитель отчитывает своего слишком уже расшалившегося ученика. Картина совершенно не характерная для советской системы управления, а тем более для 1938 года. Сразу же вспоминается характеристика Евдокимова, данная бывшим полпредом ОГПУ по ДВК Т.Д. Дерибасом: «Доброе отношение к людям, решительность, железная настойчивость в проведении в жизнь намеченного»[526].

Но со временем доброта Ефима Георгиевича стала сходить, что называется, на нет. Возможно, игра в старого и мудрого правителя, стремившегося наставить на путь истинный своих неразумных подданных, стала надоедать первому заму Ежова. Архивные документы свидетельствуют, что в правила Евдокимова вошли грозные поношения в адрес провинившихся подчиненных. Так, приказом № 427 от 21 июля 1938 года Евдокимов «за развал работы, создание затруднений с перевозкой хлебных грузов в первой половине июля этого года и за сообщение ложных сведений о зараженности муки» отдал под суд бывшего начальника Феодосийского порта Гивентаря. Позднее пострадал и Соколов, тот самый начальник пароходства, которого столь беззлобно отчитывал в письме первый заместитель наркома. Его сняли с работы и предали суду «…за неприятие должных мер к организации работы и невыполнения… плана перевозок»[527].

Добродушное отношение у Евдокимова сохранилось лишь в отношениях с бывшими чекистами, хотя те нередко проваливали исполнение приказов. В сентябре 1938 года начальник пароходства «Волготанкер» Хайт сорвал план перевозок нефти. Пароходство выполнило лишь 65 процентов от заданного правительством плана. Этот «позорный провал», по словам Евдокимова, не мог быть объяснен условиями исключительного мелководья, не наблюдавшегося на Волге уже несколько лет, главным стало отсутствие «…фактического командования флотом», наличие недисциплинированности и расхлябанности, безответственного отношения к порученному делу.

Однако Хайт отделался лишь очередным предупреждением. Ему указали, что «…работа, подобная итогам сентября, является сигналом недостаточной активности в принятии всех мер, для обеспечения плана». И никаких выговоров, угроз снятия с работы и обещаний ареста. В «Волготанкер» была направлена специальная бригада из аппарата Наркомвода, для выправления сложного положения в пароходстве. Основу этой бригады составили бывшие северокавказские чекисты — Ушаев, Мукке, Баланин. Работы для них было много, в результате чекистского «руководства» порт Астрахань оказался забит скопившимися там судами и танкерами[528].

Казалось, что успешная работа в Наркомводе вскоре снимет все подозрения с Ефима Георгиевича. Но перемен к лучшему не наблюдалось. Ему оставалось лишь исправно являться на службу, наблюдать все чаще и чаще уходящего в запои Ежова и с тревогой ждать будущего, которое ничего хорошего не сулило. Вероятно, эти тревожные ожидания подвигли Евдокимова начать, как говорится, заглядывать на дно бутылки с такими же, как он, чекистами-неудачниками, осевшими в Наркомате водного транспорта.

8 сентября 1938 года комкор Фриновский был снят с должности первого заместителя наркома внутренних дел СССР, а вскоре и начальника 1-го Управления НКВД, объединявшего все наиболее важные в оперативном отношении отделы. Это лишило поддержки всех его ставленников в центральном аппарате и на местах. С этого момента Берия мог свободно вести чистку людей Ежова и Фриновского, подводя тех под арест или до поры до времени отодвигая их в сторону.

В ближайшие несколько недель сентября — октября были проведены аресты М.С. Алехина, Н.Г. Николаева-Журида, Н.И. Антонова-Грицюка, A.M. Минаева-Цикановского, Б.Я. Гулько и многих других. Фриновский теперь был бессилен им помочь, «замять дело» или направить следствие в наиболее безопасное русло. Он сам был отправлен в почетную отставку — наркомом Военно-морского флота СССР с присвоением новоявленному «красному флотоводцу» звания командарма 1-го ранга.

Ситуация круто изменилась к худшему, когда в канун ноябрьских праздников 1938 года, по прямой инициативе Берия были проведены аресты группы руководящих работников 1-го отдела ГУГБ — И.Я. Дагина, Д.В. Усова, И.Р. Баркана, Б.А. Комарова, В.А. Павлова, В.М. Тихонова и других. Все они обвинялись в попытке организации 7 ноября террористического покушения на руководителей Советского правительства, что явно было заявкой следствия на существование крупномасштабного «заговора» в органах НКВД СССР.

Активному участнику Октябрьской революции в Москве Евдокимову Берия дал возможность встретить ее 21-ю годовщину на свободе, а через два дня, 9 ноября, за ним пришли. Вместе с ним на квартире (Большой Кисельный переулок, дом 5, квартира 1) была арестована и его жена, Марина Карловна Евдокимова. Восемнадцатилетнего сына, учащегося московской школы № 204 (экспериментальная школа Наркомпроса РСФСР) Юрия Евдокимова выселили из квартиры на окраину Москвы.

Бериевское следствие двинулось парадоксальным путем: до ареста на Евдокимова в НКВД не было никаких материалов о его! якобы преступной деятельности, в то же время главные механики кровавой мясорубки «ежовщины» — Ежов и Фриновский, гуляли на свободе (первого арестовали 10 апреля 1939 года, второго — 6 апреля 1939 года) А тем временем, уже не имевший отношения к органам, заместитель наркома водного транспорта подвергался чудовищным пыткам. В течение пяти месяцев Евдокимов категорически отказывался признавать свою вину.

Из камеры Бутырской тюрьмы он писал новому руководству НКВД: «Предъявленное мне следствием обвинение в измене Родине я признать не могу. Я Родине никогда не изменял, ни в каких контрреволюционных и антисоветских организациях или группах не состоял. Наоборот, за время пребывания в рядах партии и на работе в органах ВЧК-ОГПУ вел решительную борьбу со всеми проявлениями контрреволюционной и антисоветской деятельности. Я признаю, что в своей работе с врагами народа я допускал 1 грубейшие политические ошибки… Для меня теперь совершенно ясно, что я жил и работал и дрался не так, как надлежало по-настоящему бороться большевику вообще и особенно после указаний, данных Сталиным на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) 1937 года. Но, повторяю, предателем партии я не был и против партии и советской власти борьбы не вел, и ни в каких и нигде заговорах не участвовал…»[529].;

Но следователи продолжали требовать от него признаний в преступной деятельности. На очных ставках, которые шли беспрерывным потоком, Дагин, Николаев-Журид, Кауль, Ежов и другие бывшие соратники стремились изобличить Евдокимова в причастности к делам заговорщиков из Наркомвнудела. Но тот все категорически отрицал. После одной из очных ставок следователь был вынужден занести в протокол: «Ввиду того, что арестованный Евдокимов, несмотря на предупреждения, ведет себя вызывающе и мешает арестованному Николаеву-Журиду давать показания по существу дела — очная ставка прерывается». Сам Евдокимов отказался подписывать этот протокол[530].