Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Тем не менее основной тип полисной организации был един для всего греческого мира, как для метрополии, так и для зоны колонизации. И это имело важные последствия для жизни всего греческого народа. Ведь если становление государственности в форме независимых городских гражданских общин имело своим следствием политическую раздробленность греков, то однотипность социально-политической организации этих общин, подкрепляемая более глубинным этническим и культурным родством, создавала предпосылку для известного национального единения, особенно в моменты крайней внешней опасности, угрожавшей существованию всего народа. Как на практике могла реализовываться потенция к такому единению, показывает история Панэллинского союза, возникшего для отражения персидской агрессии в 481 г. до н. э.

При принципиальном типологическом единстве мир полисов не был, однако, лишен внутреннего разнообразия. В частности, при ближайшем рассмотрении можно выделить два главных вида полисов, соответственно двум различным формам рабовладения и принципам гражданской корпоративности,— демократический и олигархический. Их различие — продукт исторических условий и исторического развития.

Олигархические полисы возникли главным образом в зоне дорийского переселения, где завоевание диктовало раннее утверждение жесткой сословной корпоративности, а следовательно, в перспективе, в силу естественного размывания гражданства и примитивности и неразвитости системы социальных гарантий, появление и рост неполноправной гражданской прослойки. Так, в позднейшей Спарте немногочисленной группе так называемых равных — гомеев, сохранивших наследственные клеры и возможность полноправного участия в общественной жизни (в застольных товариществах —сисситиях, в войске и проч.), противостояла обширная прослойка «умаленных» — гипомейо-нов, т. е. людей с неполным гражданским статусом, утративших свои клеры и, соответственно, активные политические права.

Наоборот, демократические полисы сформировались преимущественно в зоне первоначального греческого расселения, в особенности у ионийцев, в Аттике, на островах Архипелага, в Малой Азии, где складывание гражданской общины свершалось более или менее постепенно, в силу внутреннего развития, в ходе спонтанно развившегося демократического движения, а стало быть, и с более полным развитием демократических принципов и гарантий равноправия для граждан.

Исходными моментами, обусловившими специфическое качество олигархического полиса в отличие от демократического, были, следовательно, завоевание, покорение местного населения и форсированное учреждение у завоевателей гражданской общины и правильного государства. Таким образом, и у завоевателей-дорийцев, как и у афинян, также могла существовать гоплитская демократия, но именно гоплит-ская, а не крестьянская, как иногда неточно выражаются современные исследователи (ибо спартиаты — владельцы клеров, обрабатываемых илотами, крестьянами быть не могли),[393] и не долго, а лишь в самом начале.

Конечно, механически не следует прилагать эту схему ко всем случаям. Под влиянием различных конкретных обстоятельств у дорийцев иногда могла развиться демократия (например, в Аргосе, в Сиракузах), а у ионийцев — олигархия (на Самосе). В зоне колонизации и вовсе развитие приобретало своеобразный характер, исполненный чрезвычайной социальной напряженности и резких политических перемен (ср. историю тех же Сиракуз или Гераклеи Понтийской). Сказанное выше о природе различий между полисами демократическими и олигархическими имеет в виду, таким образом, принципиальную сторону, а не универсальное правило.

И последний вопрос —об относительной значимости названных главных разновидностей полисного строя, демократии и олигархии. Представляется несомненным, что демократия более соответствовала тому коллективистическому принципу, который был заложен в природе полиса как гражданской общины, и с этой точки зрения справедливо говорить о нормативном значении демократии, и прежде всего такого ее яркого примера, как афинская демократия, для мира греческих полисов.

Однако и здесь тоже необходима осторожность, и едва ли правильно было бы абсолютизировать только что высказанное положение. Ведь природа полиса не исчерпывалась общинно-коллективистическими принципами; в ней, в силу этнической и классовой ограниченности гражданского общества, заключено было и другое, прямо противоположное начало — сословно-элитарное, которому гораздо больше соответствовала олигархия. Если афинская демократия была тем реальным образцом, на который более или менее равнялось социально-политическое развитие массы по крайней мере экономически развитых полисов, то для состоятельно-аристократической верхушки греческого общества идеалом всегда оставалась спартанская олигархия. В этом плане можно было бы даже говорить о некой равновеликости двух главных видов полисного государства. Во всяком случае, к концу архаического времени демократические Афины и олигархическая Спарта представлялись в глазах греков двумя одинаково сильными и жизнеспособными политическими формами, — точно так же, как к исходу собственно классического периода, к рубежу V-IV вв. до н.э., одинаково ущербными и несостоятельными оказались и их крайние проявления — радикальная демократия в Афинах и кастовая олигархия в Спарте.

Естественным традиционным основанием для реконструкции важнейших этапов и явлений античной истории служит совокупная литературная традиция древних. В частности и для суждения о рождении и формировании греческого полиса главными опорами оказываются свидетельства древних историков, в первую очередь Геродота, дополняемые данными, почерпнутыми из эпической поэзии и архаической лирики, в особенности из творений Гомера и Гесиода, из стихотворных отрывков Архилоха, Тиртея и Солона, Алкея и Феогнида, Симонида Кеосского и др. Их сведения составляют и костяк и самую плоть архаической истории.

Однако нельзя сбрасывать со счетов и данных древнейшей эпиграфической, т. е. собственно документальной традиции, сколь бы скудна и фрагментарна она ни была. Можно думать, что ее осколки могут доставить полезные иллюстрации, дополнения и коррективы к богатому массиву литературной традиции. Это убеждение опирается на плодотворную работу с эпиграфическими документами, выполняемую на протяжении вот уже ряда поколений специалистами в эпиграфике — историками и филологами. На Западе, если ограничиваться примерами из последнего (прошлого) столетия, это такие известные ученые, как В. Диттенбергер, У. фон Виламовиц-Мёллендорф, В. Эренберг, Г. Уэйд-Джери, М.Тод, Л. Джеффери, А. Грэхем, Р. Мейггс и Д. Льюис, М.Гвардуччи и др. Среди отечественных ученых выделим С. Я. Лурье, В. П. Яйленко и Ю. Г. Виноградова, также внесших существенный вклад в эпиграфические исследования, связанные с проблемой становления классической цивилизации.