По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло

С восходом солнца архары покидают горные вершины и, пасясь местами, мало-помалу спускаются к воде, после чего имеют обыкновение отдыхать под каким-либо прикрытием. Это самое удобное время для того, чтобы подойти к выслеженному животному; однако при этом требуется еще бо́льшая осторожность, чем во всякое другое время, потому что архар, потревоженный во время сна, пугливо уносится вперед и вскоре оказывается потерянным для охотника.

Едва мы осмотрелись, выбравшись на описанную выше площадку, как тотчас же заприметили вдали подымавшегося на пригорок архара. Мы припали к камням и стали выжидать его дальнейших движений; но он продержал нас в таком положении очень долго, примерно около часа. Стоя на возвышении, он точно всматривался в даль и, может быть не доверяя покою пустыни, выжидал признаков, по которым мог бы угадать направление, откуда всего скорее ему грозила опасность; наконец, он, очевидно, на что-то решился и стал медленно спускаться с бугра на юго-юго-запад, к Торак-булакской щели. Было пора. Мы вскочили на ноги и, условившись о сигналах на случай нужды друг в друге, разошлись: Комаров пошел на юго-восток, а я взял ближе к краю ущелья и вскоре очутился среди пологих холмов, покрытых местами дресвой, местами мелкой галькой и песком.

Растительность была здесь очень скудная, и к тому же в большинстве случаев попадались экземпляры трав, либо совсем мне незнакомых, либо в таком состоянии, что определить их не представлялось возможным. Переходя с холма на холм, я уже часа четыре провел в высматривании окрестностей, каждую минуту ожидая встретиться с зверем, когда вдруг далеко впереди послышались выстрелы – один и другой… Чтобы увидать хотя бы дымок, я живо полез на ближайший бугор и в то же время услыхал впереди шорох осыпавшегося мелкого щебня: очевидно, что шел некто мне прямо навстречу… Я остановился как вкопанный… И тут явственно донеслось до меня прерывистое дыхание тяжело шагавшего зверя… Не архар, подумалось мне, но кто же тогда? Определив примерно путь, избранный незнакомцем, я решился идти ему наперерез… Но напрасно я употреблял все старания, чтобы не быть услышанным: предательский щебень меня выдал тотчас же. Тогда я, для сокращения пути и для того, чтобы занять господствующее положение, полез на утес, составлявший вершину пригорка. Когда я был уже наверху его, меня поразила наступившая вдруг кругом тишина.

Я подумал, что зверь стоит в нерешительности, а потому, взведя курки штуцера, стал осторожно выдвигаться из-за прикрытия. Но каково же было мое удивление, когда ни в логу, ни на противоположном склоне горы я не увидал виновника шума. Озираясь кругом, я невольно поднял голову и тут только, шагах в двухстах от себя, на гребне противоположной гряды, заметил настоящее чудище – громадного кабана, который пристально следил за всеми моими движениями. Неожиданная встреча эта меня положительно ошеломила. Как! Кабан здесь, в пустынных горах? Да что он здесь делает? Не теряя, впрочем, ни минуты на размышление, я пустился следом за ним, сокращая, где возможно, дорогу. Но, увы, я скоро утомился, а кабан все шел спокойно вперед и, наконец, скрылся из глаз. Я попытался было идти его следом, но и след вскоре исчез… В самом неприятном настроении духа, усталый и голодный, я уже в сумерки вернулся домой, где и застал в сборе все наше общество. Неудача была общей, и вся наша надежда была теперь на Комарова, который, как оказалось, не возвращался.

Мы отобедали. Окончательно смерклось. Часы показывали восемь… а казака все еще не было. Зная Комарова за охотника страстного и в этих случаях неосмотрительного, я стал беспокоиться не на шутку.

– Ташбалта, иди на гору и дай условные выстрелы.

Гулко пронеслись они по ущелью и отдались стократным эхом в горах, а потом опять все замерло в окрестностях бивуака, только речка тихо журчала, да нет-нет порыв ветра вдруг зашумит в ветвях высоких деревьев… Прошел еще час… Я приказал снести на гору поболее хвороста и, разложив там сигнальный костер, отпустил людей спать. Я остался один на горе… Часу в одиннадцатом, наконец, точно вырос возле меня Комаров. За спиной у него болталась голова большого архара. Этим все объяснялось.

Появление Комарова разбудило, конечно, весь лагерь. Мигом разложен был снова костер и нагрет чайник; а за чаем вот что рассказал нам Комаров о своих похождениях.

Миновав бугор, на котором мы впервые увидали архара, он столкнулся с последним в первой же затем лощине; но на этот раз животное ускользнуло и скрылось. Вторично он встретился с ним совсем случайно, после почти что двухчасовой ходьбы. Архар стоял на пригорке, и при этом так близко, что Комаров решился стрелять с постоянным прицелом. Однако чистота атмосферы и ровная серая поверхность пологой долины обманули охотника, и пуля, направленная под лопатку, ударила в животное значительно ниже колена и раздробила ему кости пястья. Архар отпрянул и перестал подпускать к себе близко охотника. Преследование длилось часами. Архар, однако, видимо изнемогал, и это придавало энергии казаку. Тем не менее надо было что-нибудь предпринять: солнце близилось к закату, а с наступлением темноты дело могло быть проиграно. И вот Комаров решился: для того, чтобы облегчить себе бег, он скинул с себя все лишнее; затем, поставив прицел на пятьсот шагов, он быстро направился к раненому животному. Архар стоял на пригорке и следил за всеми его движениями. С пятисот шагов Комаров выстрелил, и животное рухнуло, делая тщетные попытки подняться… В конце концов это-таки ему удалось… Но Комаров был уже близко: две пули, посланные вдогонку, докончили дело.

Почти в темноте Комаров снимал шкуру – самую драгоценную часть добычи. От мяса пришлось отказаться – архар был не менее 82 кг весом. Захватив только заднюю ногу, он остальную часть туши завалил каменьями и поверх их, в расчете предохранить мясо от лисиц и волков, растянул свою охотничью хламиду. Костер он заметил за 2 км и был очень благодарен этому путеводному знаку.

В награду за свои труды он тут же получил от меня десять рублей.

На следующий день я направился с Рахметом верхом вверх по ущелью Торак-булак. Вода, которая так обильно текла около нашей стоянки, уже в 213 м от последней исчезала вовсе. Здесь находилась подернутая толстым слоем льда лужа, из которой и выбегал ручеек. Выше, однако, Торак-булакское русло не прерывалось. Усыпанное гравием, галькой и валунами, оно в то же время загромождено было местами с корнем вымытыми кустами, ветвями и другими обломками, полузарытыми водою в песок. Ясно было, что временами здесь яростно бушует поток, порожденный, конечно, дружным таянием снега. Берега этого русла густо поросли камышом, древесной и кустарниковой растительностью.

В полутора километрах выше нашей стоянки русло стало ветвиться. Следуя главным протоком, мы свернули на восток и мало-помалу поднялись на плато, которое далее, на восток же, принимало волнистые очертания и в 5 км переходило в нагорье, изрезанное глубокими и узкими водостоками, обрывавшимися в другое ущелье меридионального направления. Не доезжая несколько до него, Рахмет вдруг соскочил с лошади и, передавая мне ее поводья, коротко заметил: «Архар!» после чего спешно развязал тряпку, прикрывавшую полку ружья, подсыпал пороху, расправил фитиль и, двигаясь чуть слышно, скрылся за ближайшим бугром. Вскоре из лощины послышался выстрел, и я увидел архара с перешибленной задней ногой, огибавшего соседнюю гору… В то же время показался Рахмет, имевший очень сконфуженный вид.