Нобелевская премия - Андреас Эшбах

Толлар ещё раз запустил руку в свою торбу.

– И вот это, – сказал он почти торжественно, – тебе тоже пригодится.

И, к моему ужасу, он протянул мне пистолет Ганса-Улофа, завёрнутый в мои трусы.

С этими словами он оставил меня, повернулся, не сказав ни слова, и пошёл прочь, высокий, серо-зелёный Распутин. Я спрятал тяжёлый белый свёрток и яростно пнул первую попавшуюся кучу снега.

Зал ожидания вокзала – самое подходящее место для того, чтобы сидеть и размышлять. У меня было хорошее место у фонтана из красного мрамора, где я мог смотреть на других пассажиров и при этом сортировать свои мысли. Единственным недостатком был манящий аромат кофе, доносившийся из ближнего кафе. Я бы тоже сейчас выпил капуччино, но он стоил двадцать шесть крон, что при теперешнем состоянии моей наличности даже не подлежало рассмотрению.

Моя ситуация резко изменилась. Теперь у меня не было не только крыши над головой, но я остался практически без денег, а без ключа от банковской ячейки я не мог добраться до своих запасов. И машину приходилось списать со счетов: когда я снова отважился дойти до угла улицы и глянуть в сторону дома, двое в штатском стояли прямо у моей машины.

Что мне ещё оставалось? Только моя свобода, хотя бы на первое время. Рюкзак, полный амуниции для вторжения в шведскую национальную святыню. К счастью, я прихватил с собой сумку с инструментами; но хороший карманный фонарь остался лежать в бардачке автомобиля. И потом у меня ещё был, не надо забывать, телефон, горячий провод к моему ополоумевшему зятю.

Я позвонил ему и вместо приветствия сказал:

– Плохие новости.

– Что? – Я явно услышал, как он вздрогнул. Если так пойдёт дальше, то похитителям Кристины не понадобится физически устранять его: после нобелевского банкета его просто хватит удар.

Я запрокинул голову и разглядывал над собой серый многотонный свод вокзала.

– Судя по всему, они уже знают о моём существовании, – сказал я и коротко сообщил ему, что произошло.

Ганс-Улоф закряхтел и запыхтел, и ему понадобилось несколько минут, пока он это всё переварил.

– И теперь? – спросил он наконец. – Значит ли это, что сегодня вечером ты не сможешь попасть в дом Боссе Нордина?

– К счастью, я уже побывал там вчера ночью, – ответил я и почувствовал, как во мне снова закипает ярость. – А ты знал, что твой лучший друг – педофил?

– Кто-кто?

Я вкратце рассказал ему о том, что видел на вилле в Ваксхольме. Ганс-Улоф не мог мне поверить.

– Ты думаешь, эти фотографии означают, что Боссе этих девочек… ну, это?..

Я нетерпеливо зарычал:

– Очнись, Ганс-Улоф, это суровая реальность. А что же ещё? Датой помечено, когда он эту девочку купил или как уж там это происходит. А что касается списков с галочками, то ясно, что это означает.

Он закашлялся.

– О, боже мой. Уму непостижимо. – И потом, немного успокоившись, опять за своё: – Что ты намерен делать теперь?

– Вначале соберусь с мыслями, – солгал я. – Кристина больше не звонила?

– Нет.

– Что-нибудь ещё было?

– Нет. – По тому, как он это произнёс, чувствовалось, что всё это ему уже обрыдло. Должно быть, он теперь спасается только бегством в работу. Это означает, что всё большему числу мышей придется пострадать ради науки.

Пользы от него мне было мало.

– О'кей, – сказал я. – Я дам тебе знать, как только будет что. Пока.

Я отсоединился. Только когда я отключил телефон, я вспомнил, что надо было попросить у него денег. Ну да ладно, теперь всё равно.

В четыре часа я наконец стоял со всем своим багажом перед дверью квартиры Биргитты. Она оказалась дома, но совсем не обрадовалась, увидев меня.

– Что такое? – напустилась она на меня. – Что ты себе воображаешь? Только оттого, что мы раз переспали?

Я поднял руки. Жест беззащитности. Никогда не повредит в такой ситуации.

– Всего на пару дней. Меня вытурили из пансиона, и мне надо где-то перекантоваться.

– Еще скажи, что у тебя в Стокгольме, кроме меня, больше никого нет.

– Никого, к кому бы меня так тянуло.

Она приоткрыла дверь чуть пошире, но скрестила руки, преградив мне дорогу за порог.

– Моя лучшая подруга работает в одном доме, который называется «отель». Слышал когда-нибудь? Он задуман специально для таких случаев, как твой.

– Вряд ли, – возразил я. – Потому что у меня в кармане нет и двухсот крон.

– Еще и это!

– Биргитта, будь человеком, – уламывал я. – Это на благое дело.

Она расцепила руки и упёрла их в бока. Хороший знак.

– Только не воображай себе ничего. Будешь спать на раскладном диванчике в гостиной. Дверь спальни будет на запоре.

– Я согласен на всё, – заверил я её, – и на одинокие ночи, и на возможность, что из этого выйдет что-нибудь большее…

– Выкинь это из головы! – резко перебила она. И потом вздохнула. – Извини. Знаешь, я нахожу тебя привлекательным и так далее, но я не могу начать отношения с человеком, который так негативно настроен, как ты.

– …и, кроме того, – добавил я, – я должен сказать тебе правду.

То, что я ей рассказал, ошеломило её.

Мы опять сидели на её маленькой кухне, за маленьким столом, между нами стояло блюдо с изрядно оскудевшим с позавчерашнего дня запасом рождественского пирога. За окном установились мутные сумерки, окрашенные в желтоватый цвет уличными фонарями и отсветом заснеженных газонов, и батарея под окном аж гудела, борясь с холодом.

– Выкрали? Кристину? – повторила она, как будто я оставил ей какие-то сомнения в этом.

– Два месяца назад, – сказал я ещё раз.

– Чтобы выжать Нобелевскую премию?

– По медицине.

Она нервно теребила свои волосы.

– А кому она, кстати, досталась? Я как-то не следила за этим…

– Некой Софии Эрнандес Круз. Испанке, которая, однако, живёт в Швейцарии и работает на концерн «Рютлифарм».

– И они, так сказать, купили для неё Нобелевскую премию?

– Вроде того.

– Но ведь это же скандал.

Я помотал головой.

– Скандалы меня не волнуют. Меня волнует только жизнь моей единственной племянницы.

Про мои сомнения в том, жива ли она ещё, я предпочёл в эту минуту не заикаться; Биргитта, судя по всему, тоже была на нервном пределе.

Она вскочила.

– Мне надо на неё взглянуть. Я должна увидеть эту тётку, – с этими словами она выбежала из кухни и бросилась в гостиную. Я слышал, как она включила телевизор и стала переключать каналы.