Карты на стол - Макс Фрай

Вернулась, села рядом, ответила вслух на невысказанный вопрос.

– Всякая река иногда Амелес.

– Что?

– То же самое, что Лета. Амелес по звучанию чуть ближе к подлинному имени; впрочем, неважно. Река Забвения, вот я о чем.

– Что?!

– Всякая река может стать Рекой Забвения, – повторила она. – Главное – правильно угадать момент. Нам-то повезло, здесь неподалеку живет Ангел Смерти. Очень любит наш город; вообще-то, ангелы если и сходят на землю, предпочитают селиться у моря, а этот почему-то выбрал нас. Впрочем, неважно. Важно другое: он живет совсем рядом и летом часто купается по ночам. Когда он проводит в воде достаточно много времени, ее свойства ненадолго изменяются, что для нас, честно говоря, истинное спасение, иначе намаялись бы мы с наваждениями вроде вашего, уничтожать их надо окончательно и бесповоротно, а не в кулаке носить. Да и невозможно бесконечно таскать эту дрянь за собой, так никаких нервов не хватит. Мой коллега, можно сказать, железный, один из немногих, кто способен подолгу справляться с подобными штуками, но сами видите – уже совершенно седой, а ведь ему едва за пятьдесят.

Слушал ее, изумляясь милосердно причудливой логике своего сновидения. Хлоп – и на смену невыносимым воспоминаниям снова пришел утешительный морок. И вот мы уже всерьез обсуждаем пристрастия Ангела Смерти и методику уничтожения наваждений, и я так понимающе, сочувственно киваю: никаких нервов не хватит, действительно, рассказывайте дальше, коллега, что вы с этим делаете, может и мне пригодится когда-нибудь, в каком-нибудь будущем сне.

Хотя откуда бы ему взяться – будущему?

Смешно.

* * *

Седой полицейский поднялся и поманил его за собой.

– Вы должны на это посмотреть.

Совсем не хотел вставать; в отсутствие душевного покоя поневоле начинаешь ценить физический, всякую возможность подолгу неподвижно лежать или сидеть – вот как сейчас. И не беда, что трава сырая, а земля под ней по-осеннему холодна.

Но встал, конечно, куда деваться.

Подошли к воде, полицейский присел на корточки, разжал кулак, где по-прежнему тусклым желтым светом мерцало кафе и суетились крошечные фигурки его обитателей. Поднес ладонь к самому его лицу – дескать, полюбуйся еще раз, что натворил. А потом опустил ее в воду, и все исчезло. Не растаяло, как сахар, не стало прозрачным, не соскользнуло в реку, не уплыло, а просто исчезло. Раз – и все.

Спросил:

– А если я?..

Осекся, не зная, как выговорить то, что собрался, но седой полицейский понял и так.

– Нет, вы не растворитесь, – сказал он. – Все-таки не выдумка, не наваждение, живой человек. Вам не надо ложиться в воду, достаточно пить.

– И тогда я все забуду?

– Возможно. Говорят, бывает и так. Есть смысл попробовать. Главное – пить, не жалея себя, как можно больше, плюясь и давясь, если стошнит, тоже не страшно, главное – не останавливаться, продолжать. И тогда…

Умолк. Подумал. Наконец сказал:

– Возможно, вообще ничего не случится. А возможно, вы забудете события последних дней. Или лет. Или не события, а только собственное имя и адрес, но это как раз не беда, не бойтесь, мы будем рядом, для того и нужна полиция, чтобы улаживать подобные вещи, отводить в гостиницу, помогать искать документы, если понадобится, вызывать врача. А возможно, вы не забудете ничего, кроме единственного дня своей жизни – например, позавчерашнего или того, когда вам было четырнадцать лет, и вы впервые всерьез поссорились с отцом, но к вечеру помирились. Или, скажем, разучитесь водить автомобиль, гладить рубашки или даже читать. Чего только не бывает. Форменная лотерея эта наша река. А порой, говорят, случается так, что человек, достаточно безрассудный и упрямый, чтобы захлебнуться горькой речной водой, исчезает совсем, не оставляя по себе на полотне жизни ничего – ни дыры, ни шва, скрепляющего его края, ни тени, ни пятна, ни намека, и даже мы с коллегой не сможем вспомнить, зачем пришли к реке в самый разгар дежурства – неужели только для того, чтобы съесть наконец успевшие зачерстветь пирожки?

Прошептал:

– Вот это именно то, что надо.

– Вовсе не факт, что именно вам надо именно это, – усмехнулся седой полицейский. – Никто не исчезает бесследно. Если сумеете забыть себя, непременно вспомните кого-нибудь другого. Если вас не станет на этом берегу, вашего красного рюкзака в гостиничном номере, а ваших мертвых близких – в царстве Аида, где-нибудь на другом краю света или не на другом, а по соседству, в Лиде или Варшаве, появится новый человек. Нет никаких гарантий, что ему будет так уж комфортно в собственной шкуре. С другой стороны, вам-то и правда нечего терять. Поэтому пейте. Прямо сейчас, не откладывая. Трудно сказать заранее, сколько у вас времени, но вряд ли больше двух-трех минут.

Подумал: «Какая разница, сколько у меня времени, когда всякая река – это просто река. И вода – это просто речная вода, которую лучше не пить, особенно в самом центре большого города, сколько бы сумасшедших в полицейской форме ни уговаривали тебя сделать хотя бы глоток».

Но конечно, все равно встал на четвереньки, опустил лицо в воду, как большая собака, принялся пить так жадно и торопливо, словно всю свою жизнь, тридцать семь с длинным хвостиком лет, скитался по раскаленной пустыне, лизал по утрам росу, тем и жил, но вдруг оказался в раю, где столько воды, что за всю жизнь не выпьешь, но если очень постараешься, сможешь в ней захлебнуться, такой счастливый конец.

* * *

Пил, пока мать не отняла чашку. Сказала: «Хватит пока, передохни, захлебнешься. Потом дам еще».

Сидеть оказалось трудно, поэтому снова лег. Закрыл глаза. Чей-то незнакомый голос сказал: «Все хорошо, жар падает». Подумал: «Это он обо мне говорит, что все хорошо». И позволил речному течению сна унести себя снова, далеко-далеко, туда, где можно будет однажды проснуться – утром, завтра, потом, что бы ни означало это странное гулкое слово: «По-Том».

* * *

– Почему мы с тобой сюда пришли, я более-менее понимаю, – сказала Таня. – У тебя при себе было наваждение какой-то там ядреной степени, надо было его утопить. Но одеяло! Скажи мне, дорогой друг, зачем мы приволокли с собой одеяло?

– Честно? Понятия не имею, – признался ее коллега. – Видимо, для того, чтобы жизнь медом не казалась. И завтра, в свой выходной мне с самого утра пришлось бы мчаться в город его отдавать.

– Да ладно, – улыбнулась она. – Сама отдам. Это же из Данутиного кафе? А я совсем рядом живу.

* * *

– Сегодня вроде все люди как люди, – сказала Таня.

Альгирдас молча кивнул. Потом неохотно добавил:

– Но еще не вечер.

– Еще настолько не вечер, что даже до полудня далеко, – согласилась Таня. – Зато в обед нас сменят. И потом аж до конца месяца больше никаких дежурств наяву. Это надо отпраздновать. Хочешь, схожу за кофе?