Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд

— Взять последний случай. Я понимаю, что захват радиста и рации — это и заслуга людей Пуриньша, и его лично. Но как я думаю, это стало возможным потому, что вы лично, господин штурмбанфюрер, распорядились об этом. Осенью сорок первого Пуриньш получил подобные сведения по Даугавпилсу, я имею в виду одну женщину по имени Ольга. Основания причислять ее к агентуре русских имелись, но Пуриньш, пользуясь моим отсутствием, выпустил ее, хотя думать, что она знает радиодело, мы могли…

— Остановитесь, Херберт! Я знаю это дело. Да, она сомнительный элемент, да, она проявляет активность в сборищах террористов, рвется к партизанам. Но ведь она под колпаком и скоро крышка прихлопнется. Придет срок. И я поручу ее вам, Тейдеманис. Вы довольны? Раз Пуриньш не справился, докажите свою результативность.

— Благодарю вас, господин штурмбанфюрер, я…

— Что же касается обострения ваших отношений с нашим не менее уважаемым Александром, то не занимайтесь мышиной возней. Работы у нас невпроворот. Скоро наступит ваш черед показать себя — буквально в течение месяца мы должны будем разгромить группу террористов. Но немного терпения, мой дорогой. А сейчас все внимание розыску террористов на Домской площади. Оберфюрер предложил объявить вознаграждение за поимку этих бандитов в размере 30 000 марок. Споры с Пуриньшем мешают делу. То же самое я скажу и ему. Признайтесь, Тео, вы недолюбливали друг друга еще со времен работы в политуправлении? Нам это известно, — и Ланге изящно пощекотал подбородок высоченного Тейдеманиса.

Тот заулыбался, затем серьезно сказал:

— Исходя из опыта вывешивания разных там красных флагов, распространения листовок, могу предложить, что надо искать преступников и в числе тех, кто работал на этой площади. Обычно злоумышленников тянет к местам хорошо изученным их собственными ногами, знакомых с расположением домов вокруг места события.

— Интересно, интересно. И представьте себе, Херберт, Пуриньш высказал тождественную мысль. У вас одна школа, школа господина Штиглица!

Оба улыбнулись. Конфликт был погашен по лучшим образцам гестаповского товарищества: все издержки оплатят будущие жертвы.

Отпустив Тейдеманиса, Ланге продиктовал телеграмму в отряд: «13 ноября на Домской площади перед началом собрания гитлеровских подпевал взорвалась бомба. Официально о пострадавших пока ничего не известно. Сообщать ли подробности? Гаецкий».

Когда телеграмму принесли Лайвиньшу, он вызвал Балода, Грома, показал ее, спросил:

— Что нам известно? Ничего?

Балод промолчал. Гром высказал предположение:

— Кто-то из наших, но кто? Возможно, «Рижский партизанский центр»? Или Судмалис?

Лайвиньш заметил:

— Плохо, когда не знаем. Не гадать же на картах. Надо выяснить. Вот что, Александр, пошлем телеграмму Гаецкому, пусть сообщат подробности, что им известно. Может что прояснят, а? И поручи еще раз Рагозину и Гудловскому выяснить толком все о «центре» и кто в Риге рванул так впечатляюще.

Крючок Панцингера — Ланге сработал. Правда, никаких скорых практических результатов ни та, ни другая сторона от обмена посланиям вроде бы не получила: запрос — ответ, запрос — ответ. Но началась игра. Просьба Рагозину по «центру» уже стала для него приказным заданием, он как бы заимел «мандат» на проверку, в смысле, что же вы, ребята, там делаете? Поскольку других путей для проверки «центра» не было, а подвернулся Рагозин, то поручили ему, тем более, что другие из прибывших с ним в Ригу, кроме входивших в его группу агентов Гудловского и Чувикова, возвращаться и не помышляли — еле удрали из преисподней лагеря. Вопросов по Риге набежало сразу несколько: взрыв на площади, «центр», Ольга… Как решить их? И по-видимому, одно поручение чисто психологически вызывало желание дать другое, третье. Так, когда знакомый уезжает в столицу, к примеру в Москву, приятели дают ему поручения: привези мне это, достань мне то. Что при этом испытывает едущий — понятно: раздражение. Рагозин же был доволен — ему поверили. И особенно, когда ему объявили, что придет время и… намекнули — скоро в Ригу отправится один наш человек… и не исключено, что ты представлен симпатичной девушке, которой следует оказывать там, в Риге, всю необходимую помощь. Ведь Граф с Валей познакомились в эти дни в отряде и прониклись симпатиями. Уже само пребывание в бригаде Рагозина, Гудловского и третьего из их компании — Чувикова, представляло собой то же самое, что съемка скрытой камерой. Запомнили они многих и, вернувшись в Ригу, играли в том числе роль опознавателей подозрительных на принадлежность к движению Сопротивления лиц. К тому же и город-то был небольшим. Всех этих знакомств нельзя было избежать, раз живешь в одном лесу. Но вот думать о мотивах возвращения непроверенных, неизвестных по сути, пришедших и тут же отправившихся назад в кошмар оккупационного города, где тебя, как сбежавшего из лагеря, разыскивают, думать, пускать их назад или нет — обязаны были.

Немцам повезло, что обстоятельства сложились именно так, а не иначе. Действительно, засылка в отряд Рагозина с компанией, Графа, возможно, и еще кого-то кроме перечисленных, прошла успешно. Партизанское руководство хотя и высказало крепкие сомнения в адрес Графа, но Рагозина и Гудловского, похоже, не подозревало, и подобные, как по Графу, телеграммы в Москву не направились. Значит, они оказались в доверии, тем более, что Рагозин уже числился по бумагам партизанским разведчиком в Риге.

Командование бригады вполне естественно рассматривало начало работы рации Гаецкого как свой успех, небольшую, но победу. Разве могло прийти им в голову, что Гаецкий, подпольщик времен буржуазной Латвии, уже не тот Седлениекс, каким его знали и в Латвии, и в Москве, а сломленный духовно и физически перерожденец? Не исключено, что тяжелая работа в условиях подполья, не могущая не отразиться на его нервной системе, сломила Гаецкого молниеносно до такой степени, что он не использовал даже в одной из первых передач условного знака — «работаю под контролем». Очевидно, не выдержав пыток, он выдал его сразу. У захваченных радистов этот знак стараются вылущить как можно быстрее, пока пленник в растерянности, в оцепенении, в ужасе.

…И вновь к Рагозину. Рассказ о его разрушительной работе непрост. Восстанавливаема она по крохам. И нужно ли это? Может, ограничиться лишь тем, что заклеймить его, как раньше? Нет, попробуем… Мы поручили тебе, друг наш Рагозин, разобраться с «центром», здесь же, совершенно случайно, и со взрывом — разберись с причастными к нему, ведь не безразлично это, и, наконец, давайте его с Валей познакомим. А что? Он там ей поможет. Не нашлось в тот момент трезвой головы, обладатель которой заявил бы, что хватит с него одного, первичного поручения — разобраться с «центром». Никто не прикинул: какого дьявола его в самом начале войны занесло в Гамбург? Это не было причиной к панике, но могло и отказать в доверии. Следовало остановить его на нейтральной позиции: пришел к нам, привел людей — хорошо, согласен идти за следующей порцией? Иди, будь осторожен, проверь «центр», дай знать или возвращайся. Документы на Панченко у тебе хорошие… или, ладно, поживи в Риге, направляй к нам воинов.