Ангел бездны - Пьер Бордаж

Майк раздавил окурок о подошву своего ботинка.

– Я прошел интенсивную подготовку, но порой не могу справиться с тошнотой. Мы ангелы хаоса. Из-за наших бредовых идей тысячи мальчиков каждый день гибнут на фронте.

– Вы могли бы подать в отставку.

– Из группы 2POG в отставку не уходят. Либо поднимаются вверх по служебной лестнице, либо умирают с хорошей порцией молниеносного яда в крови. Но хватит говорить обо мне. Вы женаты? У вас есть дети?

Ему показалось, будто резкие вопросы американца впиваются в печень. Он набрал в грудь побольше воздуха и лишь после этого решился ответить.

– Я женился прямо перед отъездом сюда. Успел сделать жене ребенка. Мальчика. Видел его только на фотографии. Сейчас ему уже три с половиной года.

– Какой моральный дух у солдат на фронте?

– Не блестящий, и вы это знаете не хуже меня. Они лишены почти всего. Находятся на грани нервного срыва. Траншейная война им опостылела. ВАША траншейная война. Полевые офицеры все меньше подчиняются распоряжениям генерального штаба. Мы на краю всеобщего мятежа.

Американец быстро оглядел зал ожидания, затем склонился вперед и еле слышно произнес:

– Ваш престол, Жан де ла Валетта, пляшет под дудку Пентагона. Вы ведь этого не знали? Ему обещали место архангела Михаила, когда тот будет… устранен из общественной жизни. Ла Валетта не имеет никаких шансов влезть в одеяния архангела, которые слишком велики для него, но людьми посредственными и тщеславными легче управлять.

Он бросил свою недокуренную сигарету в угол комнаты.

– Еще раз, Майк, зачем вы мне это говорите? Хотите меня как-то использовать?

Американец сложил ладони, подняв руки до подбородка, и, казалось, погрузился в молитву. Старость все отчетливее проступала на его бледном, измученном лице.

– Я больше не верю ни в Бога, ни в дьявола, но ни с кем и никогда мне не доводилось разговаривать так откровенно. Даже с женой. Полагаю, это откровенность людей, которым уже нечего терять.

– Вам остается жизнь…

– Жизнь, отданная интригам, лжи, манипуляциям, – разве это настоящая жизнь?

– Вы никогда не верили в свои идеалы, в свою миссию?

Майк выпрямился, уперся локтями в ляжки, положил подбородок на скрещенные руки.

– Я не задавал себе вопросов до того дня, когда получил приказ убить. Женщину. Ее подозревали в том, что она сотрудничает с исламистской организацией, которую мы не контролировали.

– Вы контролируете исламистские организации?

– О, европейская наивность!

Майк поднял ладони и расставил пальцы веером.

– Мне пришлось задушить эту лапочку собственными руками. Потом были другие. Каждый член 2POG убивал по крайней мере дважды. Мы все повязаны кровью. Уже давно, очень давно мы перестали думать о своих идеалах. Да и какие это идеалы? Усилить гегемонию Соединенных Штатов Америки? Помешать любой ценой появлению соперничающих держав?

В комнату проскользнул призрак в черном мундире и обратился к американцу.

– Вас ждут, сэр.

Майк вздрогнул, словно очнувшись от сна, поднялся, нетвердой походкой двинулся к контрольному пункту у входа в подземелье. Прежде чем последовать за своим проводником, он обернулся и окинул собеседника сердечным и вместе с тем трагическим взглядом.

– Рад был поговорить с вами, старик. See you[11]в этом мире или в ином.

Он долго сидел один в зале ожидания, и мысли его неслись бурным потоком. Ему никак не удавалось вспомнить лицо жены, и, осознав это, он преисполнился ужаса. Жизнь, настоящая жизнь расцветала без него, вдали от этого зловещего бункера.

Любой взрослый, повторяю, это неудавшийся ребенок.

«Путешествие вглубь Себя» Стивен Джордан

Интересуйся деянием, никогда плодами его; не действуй ради плодов, бездействию не поддавайся.

Бхагават-Гита 11-47

– Удачи вам в Трансильвании.

Поул забрался в кабину своего грузовика, и машина тронулась с места. Он оставил Стеф с Пибом на вершине горы Карломан, откуда они могли видеть раскинувшуюся внизу Пиатру. Зажатый между округлыми холмами в туманной дымке город плыл, словно бело-красный корабль, по океану темно-зеленых застывших волн с желто-розовой бахромой на берегах рек Куэджи и Быстрита, местами топорщась острыми стрелами черепичных кровель. Чуть дальше простиралась местность, которую на первый взгляд трудно было отличить от окружающего холмистого пейзажа, но при более пристальном наблюдении на ней проступали ровные линии явно искусственного происхождения.

– Вершина бункера архангела Михаила, – сказала Стеф.

Множество дорог, проложенных на плато, сходились у монументального сооружения, некоторые из них ныряли под землю, обращаясь в туннели. Бесконечные блокпосты, чья плотность возрастала по мере того, как машины приближались к въезду в бункер, тормозили интенсивное движение, несоразмерно медленное для такого крупного города. Большей частью это были военные и гражданские грузовики или микроавтобусы с серебристой пикой, но встречались также такси, частные автомобили и – неожиданная деталь в этой моторизованной колонне – телега в упряжке тягловых лошадей.

В самом городе жизнь бурлила. На улицах, невзирая на их безупречную прямизну, постоянно возникали пробки, тротуары едва вмещали толпу людей, стремящихся попасть в исторический центр, над которым возвышался темно-голубой гриб башни Стефана. Многочисленные панно сообщали гостю, что он прибыл в Жемчужину Молдавии, прославленную мягкостью своего климата, шедеврами архитектуры и живописными пещерами. Они извещали также, на румынском и французском языках, что архангел Михаил, герой христианской Европы, избрал этот город своей главной резиденцией. Зато нигде не упоминался Восточный фронт, находившийся всего в нескольких километрах. С высоты горы Пиатра казалась мирным трудолюбивым оазисом посреди грохочущей яростной пустыни.

Стеф и Пиб влились в волну пешеходов. Много военных в черных мундирах, порой вооруженных до зубов, много иностранцев, выделявшихся одеждой, прической, бледностью, гораздо меньше румын, среди которых преобладали окрестные крестьянки, несущие на голове корзины с фруктами или овощами, безумная толкотня, вопли, гудки клаксона, споры, быстро переходящие в перебранку и драку.

Если не считать нескольких брошенных украдкой восхищенных взглядов, никто не обращал внимания на девушку в болгарской одежде и сопровождающего ее мальчика.

Но Пиб уже не был мальчиком. Стеф сделала его мужчиной в грузовике Поула. Приобщила к тайне любви с чувственностью, нежностью, мягкостью, которые превосходили – и намного – его жалкие ребяческие грезы. Они любили друг друга безмолвно, со спокойной сладостной неторопливостью, и у Пиба не возникло ощущения обмана, который он всегда чувствовал после мастурбации, когда ему хотелось тут же начать вновь, чтобы побыстрее вернуть мимолетное неуловимое наслаждение. Он отдался Стеф полностью, и это растворение не имело ничего общего с сальными историями школьных приятелей. Потом они заснули сном праведников, умиротворенные, слившись в объятиях.