Спутники Волкодава - Павел Молитвин

Эврих развернулся и зашагал к дому префекта. Жена Юния любила цветы, и огромные фиолетовые астры цвели в ее саду даже зимой. Он нарвет большой букет; клумба, где растут астры, всегда поражала его своими размерами; заметного ущерба она не потерпит. А Памела… Даже если она бросит цветы свиньям, он должен их ей принести. Хотя бы для того, чтобы облегчить собственную совесть. И еще он нарвет букет для… ночного визита, который отложить ну никак невозможно. Зато уж с завтрашнего утра его ни на какие «подвиги» никаким калачом не заманишь!

Эврих почесал в затылке, припоминая, что, кажется, похожий зарок уже когда-то себе давал. Ну да мало ли что было, теперь-то уж он наверняка образумится!

Обед превзошел все ожидания — Верцел Таний Рез был искренне обрадован появлением в его доме Хриса и сделал все возможное, чтобы должным образом почтить дорогого гостя. Пожилой торговец глубоко уважал Хриса Сертория Панонира как удачливого купца и отважного путешественника, высоко ценил его безупречную честность, широту души и верность данному слову. Все эти черты характера в большей или меньшей степени были свойственны едва ли не всем аррантским купцам, для которых торговля была не просто средством прокормиться, но и образом жизни, и ее целью. Сознательно или бессознательно, они сторонились тех, для кого нажива была превыше всего — в многотрудных и рискованных путешествиях алчный спутник легко превращался из ненадежного товарища в лютого врага. Верность слову для потомственного торговца была качеством естественным и жизненно необходимым, и в этом отношении Хрис тоже не особенно отличался от своих собратьев по ремеслу. Удивительным было другое — ему была совершенно чужда скрытность, за кружкой вина он не раз раскрывал Верцелу секреты, которые могли принести баснословные деньги, и не требовал ничего взамен. Так, походя, он продиктовал состав, излечивающий язвенную болезнь, рассказал о хинном дереве, кора которого соответствующим образом обработанная, излечивает малярию. Да мало ли еще всякого открыл он с таким простодушным видом, что Верцелу оставалось лишь глаза от изумления выкатывать.

Откровенность Хриса настораживала и поначалу даже пугала искушенного и опытного купца, который за полвека успел привыкнуть к тому, что никто и никогда даром не открывает тайн, продав которые можно сколотить изрядное состояние. Тайны — это тоже товар, причем не из худших. Приписать столь странное поведение глупости или юношеской доверчивости Хриса, с которым Верцел познакомился лет пять назад, тоже было никоим образом нельзя. Глупый купец — это и не купец вовсе, да и тридцать лет — возраст достаточный, чтобы изжить в себе детскую порывистость и непосредственность, столь неуместные в делах. Разъяснилось же все самым неожиданным образом, когда Хрис, прозванный Странником, в очередной раз появившись в Аланиоле, на вопрос, откуда прибыл, ответствовал, что давеча спустился из Верхней Аррантиады.

О существовании Верхнего мира и ведущих в него Врат в Аланиоле ходили самые противоречивые и порой ни с чем не сообразные слухи, и все же Верцел поверил Хрису сразу и безоговорочно. Поверил еще до того, как тот вошел со своими спутниками в святилище Богов Небесной Горы и не вышел из него. Поверил, ибо в Страннике и впрямь чувствовалась какая-то потусторонность — то, что удивительнейшим образом чувствовали дети, животные и женщины. Если бы Верцела попросили дать этому название, он не смог бы сказать ничего определенного. Аура добра и света — понятие более чем расплывчатое и как-то не вполне уместное, когда речь заходит о рослом бородатом мужчине с обветренным, прокаленным солнцем лицом. О человеке, способном тащить на плечах осла с поклажей и мастерски владевшем мечом, в чем Верцел мог убедиться собственными глазами.

И все же некая аура безусловно была. И заявление Хриса о том, что дом его, в котором он родился и куда время от времени возвращается, находится в Верхней Аррантиаде, многое объясняло. «Если я буду скрывать знания, которые могут спасти чью-то жизнь, то однажды найду Дверь в свой мир навеки для меня закрытой», — сказал как-то Хрис, и тогда-то Верцел понял, что «аура добра и света», окружавшая Странника, это не только свойство его характера, но и, образно говоря, «белые одежды души», которые тот не хочет и не смеет замарать. Главным для Верцела оказалось именно то, что «не смеет». Ежели сегодня хочет — завтра может перехотеть, желания наши — штука преходящая и ненадежная. Но если человек, дабы иметь возможность вернуться в свой дом, на свою родину, обязан вести себя достойно, — это совсем другое. Ему не колеблясь можно доверить богатство, честь и жизнь. И Верцел доверял Хрису больше, чем кому-либо. Более того, он любил его как сына, которым, увы, Морской Хозяин не наградил старого купца. И потому двери его городского дома и загородной виллы всегда были настежь распахнуты для Странника, а слуги и рабы оповещены, что, когда бы тот ни появился, принимать его и ухаживать за ним должно как за самим хозяином. Потому-то и обед, данный Верцелом по случаю возвращения Хриса из Мономатаны, был разорительно роскошен, и потому-то хозяин дома был несказанно удивлен, когда высокочтимый гость сообщил, что желает поговорить с ним в каком-нибудь укромном местечке и заранее просит пообещать, что содержание их беседы останется тайной для всех без исключения, включая домочадцев Верцела.

Отобедав, встревоженный и заинтригованный купец проводил гостя в свой рабочий кабинет, предупредив слуг, чтобы им ни в коем случае не мешали, и, наполнив кубки рубиновым саккаремским вином, приготовился услышать что-то из ряда вон выходящее. Как учтивый хозяин, он, впрочем, для начала рассказал Хрису кое-какие местные новости, позволив гостю самому выбрать момент для перехода к волнующей его теме. Момент этот наступил после того, как Верцел сообщил о поползших по городу слухах, что Кешо — повелитель государства Мавуно, занимающего срединную часть Мономатанского континента, — закрыл свои порты для заморских кораблей.

— К сожалению, дорогой друг, слухи эти полностью соответствуют действительности, — подтвердил Хрис, выбивая сильными пальцами барабанную дробь на инкрустированной драгоценными породами дерева столешнице. — Об этом-то я и хотел с тобой поговорить. Корабль, на котором я приплыл в Аланиол, был последним, вышедшим из Мванааке — столицы Мавуно. Теперь товары из этой страны сильно поднимутся в цене — чернокожие купцы будут просить за них втридорога, и, боюсь, это испортит жизнь многим торговцам в твоем родном городе да и во всей Аррантиаде.

— Ну, Мавуно — это ведь только часть Мономатаны. Мы, собственно, и раньше значительную часть товаров привозили из Афираэну и Кидоты, так что, сдается мне, Кешо поступил неосмотрительно и, приказав закрыть порты для заморских кораблей, принес собственным купцам больше вреда, чем кому бы то ни было.

— Вероятно, ты прав, и он еще пожалеет о содеянном. Но мне-то от этого не легче. Кое-какие растения, жир нарлы, экскременты рахисиамбы и другие ингредиенты, необходимые моему отцу для составления лекарственных снадобий, я приобретал именно в Мавуно. Это все редкий товар, доставать который хлопотно, и тамошним купцам едва ли придет в голову везти его сюда. Слишком мал спрос, — пояснил Хрис, оставив столешницу в покое и сцепив пальцы на колене. — Конечно, некоторые растения я смогу достать в Афираэну, но надо будет заводить там новые знакомства, искать нужных людей… А кое что мне не удастся приобрести ни там, ни в Кидоте, ни в Висивабави.