Серебряный пояс - Владимир Топилин

Лукерья зло посмотрела на него: нет, шкаф ей одной не унести. От тетки из Андреева ключа его на коне везли — тяжелый. Но и оставлять здесь нельзя: жаба давит! Лушка уже поняла, что Тихон гонит ее, и это серьезно, навсегда.

Лицо Лукерьи исказилось маской зверя. Глаза сузились, губы сжались, щеки посинели. Казалось, в нее воплотился сам дьявол. Она метнулась к чурке, схватила топор. Все, кто наблюдал со стороны, думали, что Лукерья убьет стоявшую рядом Любу. Тихон не успел сделать шаг навстречу. Однако в сознании падшей дьяволицы все же существовал крест святости. Резко замахнувшись, Лушка ударила топором по посудному шкафу. Раз, другой, третий. Примитивная мебель крошилась, разлеталась на части, разбивалась в щепу. Доски хрустели, как косточки зайца в клыках рыси. Резной фасон мастера на глазах изумленной публики превратился в дрова.

— Вот вам! — выбившись из сил, откинула топор Лушка. — Забирайте…

— Зачем нам? — поражаясь поведению бывшей суженой, скрестив на груди руки, покачал головой Тимофей. — Твои дрова, тебе и печь топить!

Его слова еще больше укололи Лушку. Из ее груди вырвался тяжелый, давящий душу стон, как будто у страждущего перед смертью изошло последнее дыхание. Гордо выпятив грудь, с высоко поднятой головой она спокойно шагнула на улицу. В воротах Лушка остановилась, повернулась, с коварной усмешкой посмотрела на Тимофея и Любу:

— Любитесь, да не для меня. Бойтесь земли, огня да полымя! Да берегите дитя! — и к Тимофею: — А за то, что ты меня сегодня обидел, с Тараскиными братьями говорить будешь!

Сказала и пошла вдоль по улице мимо всех с гордо поднятой головой. Так и не поняла Лукерья своей вины, да она себя таковой и не считала.

Стоят люди, смотрят ей вслед. Никто слова сказать не может. Каждый видел — смеялся. А услышал прощальные слова — испугался. Все знают, что Лушка племянница Марфы Лопатенко. А она — ведьма.

Страшное слово — как удар топора, как болотный зыбун, как тленный червь. Беги на край света — не убежишь. Плыви за океан — не уплывешь. От наговора никуда не деться. Все, кто был тут, понимали, что семья Тимофея и Любы обречена. Лушка, тварь безбожная, обязательно попросит тетку навести на них порчу. От злости. От обиды. От досады. От зависти. От гордости. Оттого, что ее прогнали, опозорили. Просто потому, что она никто, а Тимофей человек. Просто потому, что им хорошо, а ей плохо. Лушкина тетка — баба знатная. Обязательно поможет племяннице. Высушит. Ознобит. Вырежет след и унесет на могилки. Пустит прах по ветру. Сломает хребет, но оставит в живых, чтобы человек мучался всю оставшуюся жизнь. Колдовские чары — неопознанные черные силы. Они не подвластны разуму. Кто ими владеет — страшный человек.

Подавляющая часть людей тайги — верующие. Старатели, промышленники, охотники — все верят в Бога. У каждого он свой. Большей частью на приисках работают православные, верующие в загробную жизнь. Каждому да воздастся по делам своим! Кто занимался черными делами, не откупится, не замолит грехи тяжкие. Но это будет там, потом. А люди тайги живут сейчас здесь, в настоящее время. И жить хочется. Плохо или хорошо, но так, чтобы тебя не коснулась чернь магического крыла.

Смотрят люди вслед Лушке. Видят жители старательского поселка новое горе. Никто сейчас не завидует Тимофею и Любе. Знают все, что кончилась их молодая, счастливая жизнь, практически и не начавшись.

Женщины шепчутся между собой, крестятся, со страхом посматривают на дом Тишки Косолапова. Мужики угрюмо курят трубочки. Кто-то вошел в ограду, с нарочитым, тяжелым смехом рассматривает остатки разбитого шкафа. Люба ушла в дом, прижала сынишку, плачет. Тимофей, все еще не оправившись от конфуза, с белым лицом, угрюмо и бесцельно свежует черенки для лопат.

По дороге к своему дому, тщательно обходя лужи, с большим пучком свежей черемши — дали дети — идет бабка Ветлужанка. Рядом с ней, придерживая старую под руку, шагает Анна Панова. Сейчас она даст бабке свежую краюху хлеба и сотку соли. Чтобы черемша не задавила старушку. У бабки Ветлужанки сегодня опять праздник!

Чуть сзади, негромко переговариваясь, бок о бок ступают Наталья Панова и Мария Усольцева. Они видели и слышали всю сцену происшествия от начала до конца. Слова Лушки не беспочвенны, что же таит в себе угроза: «С Тараскиными братьями говорить будешь?». О каких братьях говорит Лукерья? К чему эти слова? Ведь Лушка возвращается «оттуда, из тех мест, где все случилось». Может, она что-то знает… спросить бы, узнать обстановку. Очень тяжело жить в неведении. Полгода прошло, как все случилось. Вроде бы, можно успокоиться, расслабить душу. Но нет. При воспоминании о прошлом знобит сердце от недоброго предчувствия. Кажется женщинам, что вот что-то случится. И так каждую ночь.

— Может, догнать Лушку, поговорить с ней, что да как? — негромко спросила Наталья.

— Догнать недолго, да только что ты у нее сейчас спросишь: кто такой Тарас? — хладнокровно отвергает Мария. — Так она тебе и ответит. Нет, Наташа! Тут надо не так поступить.

— Как?

— По-другому сделаем. Сейчас за Лушкой бежать недосуг: подозрение падет. Давай вот как поступим. У меня дома бражка есть хорошая! Я к Марфе Лопатенко вечером схожу, тут до Андреева ключа недалеко. Вроде как за снадобьем каким, придумаю, что сказать. Заодно бражкой Лушку угощу. А за столом, может, что и выпытаю. А ты тем временем, как наст затвердеет, вечерком к мужикам беги. Обскажи, что тут произошло. Им это надо.

На том и порешили. Едва солнце стало заваливаться за Первый Колокол, Мария вышла с угощением в Андреев ключ. Означенный прииск находился от Кузьмовки в двух-трех километрах. Конная тропа вдоль речки приводит путника от одного населенного пункта к другому «за один переход, даже не устанешь». Наташе предстояло идти в противоположном направлении, за Первый Колокол, где мужики готовили лес для новых домов.

Вечер в тот день выдался тихий, спокойный, по-весеннему дурманный. Колкий морозец быстро закрепил плотный, слежавшийся снег настом, утихомирил ручьи, свернул до утра на проталинах молодую поросль трав. В чистом небе нет ни единого облачка. Над головой рассыпалась озимь серебристых звезд. С востока, из-за гор, на тайгу надвигается огромная, полная луна. Воздух жив и насыщен. Несмотря на позднее время, животный мир тайги трепещет в продолжении рода. На смену дневным птахам разговорились ночные пернатые. Пугая долину резкими голосами, переговариваются дрозды. В стороне, над солнцепечными полянами, вибрируя хвостовым оперением, пикируют бекасы. На опушках леса хоркают вальдшнепы. Где-то глубоко в долине тявкает лисица. Выбивая на твердой поверхности дробный танец, празднуют свадьбу зайцы. Иногда тяжелым стоном вздыхает земля. На миг приглушая лесное наречие, гулко ухает подтаявший снег. Тайга полна звуков. Виной этому наступившая весна.

Дождавшись глубокой ночи, когда окрепший наст сможет держать человека, Наташа вышла из дома. Путь на перевал знаком, как тропинка до речки. Она ходила на прииск сотни раз. Ночь не пугает молодую женщину. При полной луне видимость отличная: на ладони можно определить достоинство той или иной монеты. На языке людей тайги подобные ночи определяются как «старательская»: отличная видимость и идеальный по плотному снегу ход (передвижение) создают человеку прекрасные условия для преодоления расстояния. За несколько часов ночного перехода путник может покрыть до тридцати километров по тайге. И это не предел. В распутицу, когда днем передвигаться невозможно, люди тайги ходят по лесу только ночью, по насту.