Генерал Ермолов - Владимир Лесин

«Податель сего письма, имеющий от меня словесные к вам поручения, будет иметь честь лично удостоверить ваше высокостепенство в желании моём из цветов сада дружбы сплести приятный узел соединения нашего неразрывной приязнью. Он же обязан будет по возвращении своём, донести мне о приёме, коим от вас удостоен будет и о взаимном расположении вашего высокостепенства, дабы я на будущий год мог иметь удовольствие отправить к вам своего посланца с дружественным приветствием и засвидетельствованием моего особливейшего почтения.

Впрочем, прося Бога украсить дни жизни вашей блистательною славою и неизменным благополучием, честь имею пребыть искренне вам усердный и доброжелательный

генерал Ермолов».

По прибытии в Хиву Николай Николаевич более двух месяцев ожидал аудиенции у хана, находясь под арестом и живя «между страхом смерти и надеждой».

«Я не знал, на что мне решиться, — вспоминал Муравьёв. — Мне предстояли неминуемо или томительная неволя, или позорная и мучительная казнь. Я помышлял о побеге и лучше желал, чтобы меня настигли в степи, где я мог умереть на свободе с оружием в руках, а не на плахе под ножом хивинского палача. Однако же мысль о неисполнении своей обязанности, когда ещё могла быть на это сомнительная и малая надежда, меня останавливала. Я решился остаться, привёл в порядок своё орудие и приготовился к защите, если бы на меня внезапно напали. К счастью, у меня был… перевод “Илиады”. Я всякое утро выходил в сад и занимался чтением, которое меня развлекало».

Встреча с Магомет-Рахим-ханом состоялась. Повелитель хивинцев выразил желание установить дружеские отношения с Россией, одарил гостя роскошным халатом из индийской золотой парчи, кушаком и кинжалом в серебряных ножнах, выделил ему «хороших людей», которых Муравьёв должен был представить главнокомандующему, а тот, если сочтёт необходимым, может послать их даже к своему государю.

24 декабря корвет «Казань» с Муравьёвым и его спутниками на борту бросил якорь на рейде Бакинского порта. Здесь Николай Николаевич получил послание Алексея Петровича, отправленное из Дагестана:

«С почтением смотрю на ваши труды и на твёрдость, с которой вы превозмогли и затруднения, и самую опасность, противостоявшие на пуши исполнения возложенного на вас поручения. Вы собственно мне сделали честь, оправдав выбор мой исполнением столь трудного поручения, и я почитаю себя обязанным представить Государю Императору об отличном усердии вашем к пользе его службы».

Муравьёв прибыл в Дербент раньше Ермолова и сразу попал в объятия своих тифлисских приятелей Бабарыкина и Воейкова. Они рассказали капитану гвардии о «деяниях» главнокомандующего против горцев. Николай Николаевич писал:

«Рассказы, слышанные мною о кампании Алексея Петровича, не могут быть здесь помещены, ибо, не имея достоверных сведений на сей счёт, не хотел бы обсуждать действия двенадцатитысячного корпуса, который в течение целого лета, как мне кажется, только грабил и разорял окрестные деревни и несколько раз рассеял вооружённые толпы. Главнокомандующий до такой степени забывался, что даже собственными руками наказывал несчастных жителей. Жестокие поступки, которыми он ознаменовал себя в течение прошлого года, совсем несовместимы со свойственным ему добродушием. Одно отравление Измаил-хана Текинского, коего исполнитель был генерал Мадатов, заставляет всякого содрогаться».

К сожалению, капитан гвардии Муравьёв в то время не знал ещё о деяниях Измаил-хана. Может статься, и сердце его не рвалось бы из груди от жалости к ставленнику персидского шаха. А так измучился от переживаний.

В 1819 году на нижнем Тереке, близ Андреевского аула, Ермолов приступил к строительству крепости Внезапной, которая должна была отделить чеченцев от кумыков и дагестанцев. А далее за кумыками находилось дружественное России шамхальство Тарковское. Внезапную предполагалось соединить рядом укреплений с Грозной, чтобы подпереть Чечню и часть Дагестана со стороны равнины.

«Крепость такая, — писал Ермолов Мадатову, — что здешним дуракам взять её невозможно. Скоро начнут приходить полки наши из России, и мы поистине будем ужасны. Недаром горцы нас побаиваются. Всё будет благополучно».

Уверенность Алексея Петровича покоилась на знании обстановки. Опасаться за Грозную не приходилось, ибо все жители в районе этой крепости бежали в горы. Окрестные аулы будто вымерли. Всё говорило о том, что основные события развернутся близ русского лагеря у Внезапной, где находился сам главнокомандующий с четырьмя батальонами пехоты, правда, один из них состоял из только что призванных рекрутов, которых он не мог использовать в бою. Солдаты чувствовали себя хорошо. Больных в отряде не было.

В середине августа Султан-Ахмед-хан аварский, собрав большое войско из лезгин, дагестанцев и чеченцев, решил помериться силами с Ермоловым: остановить строительство крепости Внезапной, прогнать русских за Терек и разорить Кизляр.

Ермолов не терял присутствия духа и поддерживал его в войсках. Он ходил по лагерю, шутил с солдатами, заботился о них, и они платили ему любовью и откровенностью. Однако незадолго до решающих событий чеченцы из качкалыковского племени, незаконно проживавшие на земле кумыков, скрытно подступили к русскому лагерю и отогнали до четырехсот лошадей.

Наконец стали прибывать подкрепления. Первым пришёл егерский полк из Таганрога. Этого было достаточно, чтобы Ермолов решил перейти в наступление. У селения Болтугай мятежный хан Ахмед потерпел поражение. Пользуясь паникой, охватившей неприятеля, главнокомандующий двинулся в горы, где истребил несколько аулов и, не встретив там ни одного человека, вернулся в лагерь.

6 сентября солдаты взялись достраивать крепость Внезапную. Между тем в лагерь подошли остальные полки, направленные из России на усиление Кавказского корпуса — Куринский и Апшеронский. С последним, как я уже рассказывал, в лагерь Ермолова прибыл испанский революционер дон Хуан Ван Гален.

В середине сентября строительство Внезапной завершилось.

Теперь предстояло наказать нарушителей спокойствия. Все мятежные аулы, как и обещал главнокомандующий царю, были обложены налогом, чтобы горцы поняли, наконец, что они подданные русского государя, а не союзники его. На чеченцев-качкалыковцев, кроме того, возлагалась обязанность вернуть русским недавно похищенных лошадей и очистить территорию Кумыкии.

Ермолов не питал иллюзий на этот счёт, не думал, что качкалыковцы разом снимутся с мест и потянутся за Сунжу. А коль так, следует подтолкнуть их. Но каким образом? Надо нагнать на них не страху даже — ужаса. Вот и поручил главнокомандующий донскому генералу Василию Алексеевичу Сысоеву устроить показательную расправу над каким-нибудь чеченским аулом, чтобы только слухи об этом заставили любителей поживиться чужим добром бежать в горы.

Такой жертвой стал богатый Надтеречный аул Дады-Юрт, жители которого, по убеждению нашего героя, считай, поголовно были причастны к грабительским набегам на русские пограничные станицы и сёла. При этом, однако, они умели прятать концы в воду.