Белгравия - Джулиан Феллоуз

– Конечно, мадам.

– Вы знаете, что случилось в ту ночь на балу?

Крофт кивнула. Странно было вести этот разговор с женщиной, перед которой она некогда делала книксен. Сейчас они говорили почти как равные. Впрочем, по отношению к той давней истории в некотором смысле так оно и было.

– Я знаю, что лорд Белласис, которого все мы считали истинным джентльменом, одурачил и предал мисс Софию, и в тот вечер она это поняла.

– Значит, вам и раньше было известно про фарс с венчанием?

– Нет! Мисс София ничего мне не рассказывала, пока не выяснилось, что церемония ненастоящая, – торопливо сказала служанка, чтобы ее не сочли соучастницей. – И она ведь только потом… – Крофт отпила ликера и опустила глаза.

– Только потом узнала, что беременна.

Анне тоже было странно, что она говорит на эту тему еще с одним человеком, не со своим мужем и не с леди Брокенхёрст. Раньше такого никогда не происходило.

– Я просила мисс Софию немедленно признаться во всем вам, мэм. Но она тогда ходила как в тумане и, похоже, была не в состоянии рассуждать здраво.

– В конце концов она мне все рассказала.

– Да, – кивнула Крофт.

Женщины переглянулись. За исключением разве что Джеймса, никто не знал об этой истории столько, сколько они. Даже леди Брокенхёрст, которая полагала, что в курсе всего, ведь графиня не была знакома с Софией.

– Дочь вовремя сказала, так что мы успевали устроить поездку на север, – снова заговорила Анна. – И все могло бы кончиться хорошо, если бы…

– Если бы она не умерла. – По щекам Крофт побежали слезы, и Анна готова была любить бывшую служанку за то, что та плачет о ее погибшем ребенке. – Теперь малыш, наверное, уже взрослый. Он так и живет у преподобного мистера Поупа? Или он сейчас в Лондоне? Полагаю, это тот самый молодой Чарльз Поуп, о котором писала мне мисс Эллис?

– Но как вы узнали о преподобном мистере Поупе?

– Простите, мэм, – глянула на нее Крофт. – Не знаю, приятно ли вам будет услышать… – Она умолкла.

– Продолжайте, – сказала Анна. – Прошу вас.

– Видите ли, мэм, мисс София много писала мне, – извиняющимся тоном начала гостья, решившись раскрыть тайны давно минувших дней. – Вплоть до самого конца. Мы обсуждали судьбу ее будущего ребенка, и мисс София написала мне, что малыш – или малышка – отправится в семью Поуп в Суррей. Я помню, что супруги, кажется, были бездетными, но я потеряла то письмо, где об этом говорилось.

– Значит, вам все известно, – произнесла изумленная Анна.

– Я не рассказывала ни одной живой душе! Клянусь вам! – Крофт прижала руку к сердцу. – И впредь ни с кем никогда не буду это обсуждать.

– Не волнуйтесь, – ответила Анна. – Мне даже приятно, что дочь так вам доверяла.

И тогда Крофт положила себе на колени кожаную папку:

– У меня здесь кое-какие бумаги, мэм… Одна из них подтверждает фиктивное венчание. Она подписана человеком, который выдал себя за священника. Это некий Бувери. Полагаю, не будь этот документ фальшивкой, его можно было бы назвать брачным свидетельством. Потом еще письмо от Бувери, где он описывает, как молодая английская пара, оказавшаяся вдали от родного дома, приехала венчаться в Брюссель. – Она замолчала и достала два документа. – София отдала их мне в ту ночь в Брюсселе, когда вернулась домой после бала, и велела сжечь, но я так и не сожгла. Духу не хватило. Мне казалось, что раз бумаги не мои, то и уничтожать их я не имею права.

– Понимаю. – Анна взяла бумаги и проглядела их содержание.

– Но теперь я уезжаю из страны, да еще мисс Эллис упомянула в письме про мистера Поупа, и я подумала: будет лучше отдать все вам. Не знаю, станете ли вы их хранить. Может быть, вам захочется самой сжечь документы. В любом случае решать вам, а не мне. – С этими словами она вручила кожаную папку Анне.

– Спасибо, Крофт, вернее, мне надо теперь называть вас мисс Крофт, это очень благородно и мудро с вашей стороны. – Анна приняла папку и заглянула внутрь. – А что тут еще?

– Письма от мисс Софии, в которых она рассказывает мне о том, когда должен появиться ребенок, о докторе, об акушерке и тому подобном. Я не хотела рисковать: вдруг отдам концы и все это попадет в чужие руки. Так что пусть уж лучше все будет у вас. Я отложила себе одно письмо на память, но в нем нет ничего такого, что нельзя было бы прочесть постороннему человеку.

Анна тепло улыбнулась, чувствуя, как глаза снова начинают наполняться слезами, и взглянула на знакомый почерк. Она медленно провела пальцем по завиткам каждой буквы на конверте. Милая София… Сразу видно, что писала совсем юная девушка. Петельки и завитушки… София всегда разукрашивала свои письма. Анна так и представила ее сидящей за столом с пером в руке.

– Спасибо, – повторила она, глянув на гостью. – Я очень тронута. Понимаете, у нас ведь так мало осталось от мисс Софии. Не хватает воспоминаний. Как замечательно, что после стольких лет что-то к нам вернулось.

В тот вечер у себя в спальне Анна снова и снова перечитывала эти письма. Ей было не унять слез, но любовь к потерянной дочери, счастье снова слышать ее голос были столь сильны, что она чувствовала душевный подъем. Джеймсу она решила пока ничего не говорить. Пусть письма немного побудут с ней. Анна встала и заперла их в шкафчик у себя в комнате, пока не появился муж.

Оливер не мог дождаться, когда они с отцом пойдут обедать в «Атенеум». Разоблачение сомнительного прошлого Поупа оказалось делом утомительным и затратным, но оно все-таки состоялось, и Оливер надеялся, что это приведет к его сближению со строгим родителем. Как-никак сын оказал Джеймсу услугу, дал ему возможность вывести деньги из сомнительного предприятия, пока он не попал впросак с этим Поупом и его несчастным хлопком. Джеймс сказал, что Чарльз не отрицал обвинений, и это удивило Оливера. Письма, конечно, были документальным свидетельством, но все же Тренчард-младший ожидал, что Поуп начнет как-то выкручиваться. Однако тот не стал этого делать. Интересно почему? Ну да бог с ним. Оливеру и Джеймсу пора было жить дальше, в атмосфере семейной любви и взаимного доверия, ведь сын доказал отцу свою преданность.

– Добрый день, сэр, – сказал клубный слуга, забирая у гостя трость с серебряным набалдашником, перчатки и цилиндр.

Оливер улыбнулся. Ему здесь нравилось – все очень цивилизованно. Вот где ему самое место. Следуя за слугой, он пересек холл, миновал монументальную лестницу и вошел в просторный обеденный зал со знаменитыми высокими, почти от пола до потолка, окнами. Помещение хотя и было огромным, но темная деревянная обшивка стен и темно-бордовый узорчатый ковер придавали ему уют и душевность.

– Отец! – Он махнул Джеймсу, который ждал его за круглым столом в углу.

Тот встал, встречая сына.

– Оливер! – сказал Джеймс, широко улыбаясь. – Рад тебя здесь видеть. Надеюсь, что ты голоден.