Сделка Райнемана - Роберт Ладлэм

– Хорошо, сэр. Выезжаю немедленно.

Дэвид перечитал записку.

Вчера Джин заявила, что он усложняет ее жизнь, но она так великодушна, что не станет требовать от него никаких обязательств.

Какие к черту обязательства?

С какой стати должен он ломать над этим голову? Размышлять о том мимолетном блаженстве, которое оба они испытали? Сейчас не до подобных вещей...

И в то же время делать вид, будто ничего этого не было, значит не признавать объективной реальности, пусть и несколько необычной. Его же между тем учили ни в коем случае не игнорировать ее.

Думать обо всем этом ему не хотелось.

Его «друг» связался с посольством.

И «друг» этот – Уолтер Кенделл.

Еще одна реальность. Которая, однако, не может ждать.

Смяв сердито сигарету, Сполдинг стал наблюдать за пальцами, которые давили окурок о днище металлической пепельницы.

Но что же так рассердило его?

Об этом он тоже не желал размышлять. В конце концов, у него есть дело, которым и обязан он заниматься.

Дэвид думал с надеждой о том, что все его обязательства заключаются в выполняемой им работе. Что же касается всего остального, то это уже не его забота.

* * *

– Джин предупредила, что вы появитесь только после обеда, когда отоспитесь. Должен заметить, сегодня вы выглядите лучше.

Посол вышел из-за стола богато обставленного кабинета, приветствуя Дэвида.

Дэвид слегка смутился.

Старый дипломат старается продемонстрировать свою заботу. Он даже сказал «Джин» вместо официального «миссис Камерон». В общем, вел себя так, словно желал убедить своего визави, что суровый вердикт, который вынес тот в его адрес два дня назад, имел под собой зыбкое основание.

– Она очень любезна, – произнес Дэвид. – Без нее я не смог бы найти приличного ресторана.

– Возможно, вы правы... Я не стану вас особо задерживать: ведь у вас впереди выяснение отношений с этим мистером Кенделлом.

– Вы говорили, он звонил...

– Всю ночь. Начиная с предутреннего времени, если уж быть точным. Он в отеле «Альвеар». Как доложила телефонистка, места себе не находит от ярости. В половине третьего утра он орал на нее, требуя сообщить, где вы находитесь. Разумеется, ему ничего не сказали.

– Благодарю вас. Мне действительно надо было выспаться. У вас есть номер телефона Кенделла? Или мне обратиться в отель?

– У меня есть его номер.

Грэнвилль взял со стола листок и протянул его Дэвиду.

– Спасибо, сэр. Я сейчас же свяжусь с ним. – Дэвид повернулся и направился к двери.

– Сполдинг! – Голос посла остановил Дэвида.

– Слушаю вас.

– Уверен, миссис Камерон хочет вас видеть. Чтобы убедиться, осмелюсь предположить, что вы снова в норме. Ее кабинет в южном крыле здания. Первая дверь от входа. Найдете?

– Найду, сэр.

– Не сомневаюсь. Мы еще увидимся с вами сегодня, только попозже.

Дэвид вышел, тяжелая дверь кабинета захлопнулась за ним. Показалось или нет? Грэнвилль, кажется, ничего не имеет против его неожиданного... сближения с Джин, хотя и не в восторге от этого. Занимает, можно сказать, двойственную позицию. Если судить по одним лишь словам, он одобрительно относится к сложившейся ситуации, если же по тональности, в которой прозвучали они, ему пришлось переступить через себя, чтобы посмотреть беспристрастно правде в глаза.

Дэвид прошел по коридору к кабинету Джин. Слева от двери висела медная табличка с ее именем, которую вчера он не заметил.

– "Миссис Эндрю Камерон", – прочитал Дэвид.

Значит, ее мужа звали Эндрю. Как-то так получилось, что Сполдинга никогда не интересовало имя покойного супруга Джин, сама же она ни разу не упомянула его.

Глядя на табличку, Дэвид почувствовал странное раздражение. Его раздражал Эндрю Камерон. Раздражало, как тот жил. И как умер.

Открыв дверь, он вошел. Секретарша Джин была типичной аргентинкой. Стопроцентная portena. Черные волосы собраны сзади в тугой узел. Типичные для латиноамериканцев черты лица.

– Я к миссис Камерон. Меня зовут Дэвид Сполдинг.

– Пожалуйста, проходите. Она ждет вас.

Дэвид подошел к двери, ведущей во внутреннее помещение и повернул ручку.

Она не рассчитывала, что он придет к ней так рано, подумал Сполдинг. Сдвинув очки на каштановые волосы надо лбом, Джин смотрела в окно на лужайку. В руке у нее были бумаги.

Она оглянулась, опустила очки и внимательно посмотрела на Дэвида, словно видела его в первый раз. Потом улыбнулась ничего не выражающей, дежурной улыбкой.

На мгновение он испугался. Но, услышав звук ее голоса, почувствовал облегчение.

– Утром, обнаружив, что тебя нет, я чуть не заплакал от огорчения.

Сполдинг подошел к Джин, и они обнялись. Молча, без слов. И тотчас же ощутили, что вновь погрузились в сладостное состояние душевного покоя, когда ничто не волнует, ничто не тревожит.

– Минуту назад Грэнвилль вел себя как настоящий сводник, – молвил немного погодя Дэвид, держа Джин за плечи и заглядывая в ее сияющие синие глаза, в которых искрились смешинки.

– Я же говорила тебе, что он чудеснейший человек. А ты не поверил мне, как я поняла.

– Ты не предупредила меня, что мы обедаем вместе. И что до обеда я могу быть свободен.

– Я надеялась, что ты поспишь подольше. Потому-то и сказала Хендерсону, чтобы с утра он тебя не ждал. К тому же мне хотелось предоставить ему возможность обо всем поразмыслить еще до того, как ты заявишься сюда.

– Признаюсь, я не совсем понимаю его. Или, может, тебя...

– У Хендерсона – проблема... И этой проблемой являюсь я. Он не знает, как разрешить ее. Или, говоря иначе, как вести себя со мной. Если он опекает меня сверх всякой меры, то только потому, что я позволила ему думать, будто нуждаюсь в его защите. Так, казалось мне, будет проще. Но, как ты и сам должен понимать, человека, у которого было три жены и бог знает сколько подружек за все эти годы, не назовешь пуританином викторианской эпохи... Короче, Хендерсон оказался в исключительно сложном положении. Ему известно, что ты не задержишься здесь надолго. Но поделать он ничего не может. Надеюсь, теперь-то тебе все ясно?

– Осмелюсь сказать, что да, – ответил Дэвид в свойственной Грэнвиллю англизированной манере излагать свои мысли.

– Надо же быть таким злючкой! – рассмеялась Джин. – Кстати, скажу тебе вот еще что: возможно, ты не пришелся ему по душе, а это значит, что ему невыносимо трудно примириться с тем, что происходит, и молча взирать на наши с тобой отношения.

Дэвид выпустил ее из объятий.