Печаль на двоих - Николь Апсон

— Я склонна согласиться с защитой, хотя не исключено, что это был чрезвычайно смелый двойной блеф. И чем же все кончилось? Был третий суд?

— Нет, судья пытался навязать приговор, основанный на свидетельствах обвинения, но присяжные настояли на своем и Гардинера освободили. Он вскочил на первый же поезд, доехал до Ливерпуль-стрит и затерялся в лондонской толпе.

— Даже и не знаю, свидетельствует это о том, что он был виновен, или наоборот. Но как он мог затеряться? Его, наверное, знали по всей стране.

— В те времена затеряться было намного проще, чем ты думаешь, — это случалось сплошь и рядом. В газетах не печатали фотографий, как в наши дни, и люди могли представиться любым вымышленным именем. Официальных документов было существенно меньше. Вспомни, что ты мне рассказала об Энни Уолтерс: переезжая с места на место, она каждый раз меняла имя, и ей это сходило с рук, а ведь она всего лишь перебиралась с одной улицы на другую. Ее неприятности начались, когда она слишком долго задержалась на одном месте, но Гардинер был осторожнее и Лондон далеко от здешнего Пизенхолла. — Арчи посмотрел на часы. — Сегодня наша поездка тоже не из коротких.

— Он, наверное, влачил страшное существование. Всю оставшуюся жизнь должен был оглядываться, так и не зная: удалось ему спастись или нет. Думаю, Джейкоб Сэч и Нора Эдвардс тоже испытали нечто подобное.

— Да, и все это случилось в одно и то же время. Тебе, кстати, надо бы включить эту историю в свою книгу.

— Спасибо за предложение, но мне одного реального преступления предостаточно. У меня и с ним волнений хоть отбавляй. — Джозефина порылась в сумке, достала зажигалку и, надеясь, что Арчи среди хаоса в сумке не заметил дневника Марты, зажгла им обоим сигареты. — Занятно, что Роз Харсент, очевидно, из тех женщин, которых брала к себе Амелия Сэч. Невольно призадумаешься, правда? Таким женщинам или их детям смертный приговор подписан из-за того, что мужчины не хотят брать на себя ответственность за свои поступки. У меня не сложилось впечатления, что двенадцать мужчин — присяжных заседателей в суде над Амелией Сэч — особенно тщательно анализировали доказательства. И если бы за убийство Роз судили жену Гардинера, то, вероятно, с первого же раза приговорили бы к повешению.

«В том, что она говорит, есть доля правды», — подумал Пенроуз. Его самого удивило, насколько слабо выступила защита в деле Сэч и Уолтерс, и хотя он не был уверен в их невиновности, подметил не один промах в доводах прокурора, которым хороший адвокат мог легко воспользоваться и спасти этих двоих от эшафота.

Они добрались до развилки, и Джозефина с интересом стала вглядываться в названия деревушек.

— Здесь налево, — сказала она, — а примерно через пять миль — направо.

Не успели они свернуть с главной дороги, как перед ними выросла величественная церковь, и пейзаж снова переменился. Ближе к морю холмистые пахотные поля уступили место пустошам, покрытым заплатами вереска, редкими соснами и кустарниками утесника. Кое-где чудесным образом кусты утесника все еще были в цвету, и всплеск желтизны, пусть увядшей и поблекшей, вносил хоть какое-то разнообразие в этот тоскливо-серый пейзаж. На опушке маленькой рощицы вдруг появился олень и робко двинулся сквозь пульсирующую череду света и тени — солнца и леса.

— Летом здесь, должно быть, изумительно. — Джозефина была очарована этим неожиданным разнообразием ландшафта.

И сам Уолберсуик, примостившийся на побережье Саффолка в устье реки Блайт, впадавшей в Северное море, тоже оказался очаровательным. «Поселок обосновался здесь, по-видимому, в незапамятные времена», — размышляла Джозефина, пока они медленно въезжали в самую его сердцевину. Разнообразие архитектуры просто изумляло: и маленькие коттеджи, и рыбацкие лачуги, и огромные импозантные виллы. Многие из домов были построены в ее излюбленном стиле «Артс энд крафтс»,[20]и к тому времени как они с Арчи миновали церковь, дерзко разместившуюся на месте прежнего, более величественного собора, Джозефине попались на глаза по крайней мере три дома, которые она не отказалась бы приобрести.

— Неплохо бы здесь поселиться на пенсии, — промолвила она.

— Да, милое местечко. Не очень-то похоже на Холлоуэй. Стьюк живет возле сквера: должно быть, где-то в центре.

Дорога привела их прямо в центр поселка. Арчи проехал еще немного и поставил машину возле «Белл-отеля», приветливого, с соломенной крышей, здания, обращенного лицом к эстуарию.

— Я не знаю, сколько времени у нее пробуду, — сказал он. — У тебя есть чем заняться?

— Наверное, пройдусь вдоль моря — сегодня для прогулки отличный денек. А напротив сквера я заприметила чайную. Так что, если замерзну, подожду тебя там, но ты не торопись: в компании булочек не заскучаешь.

Арчи проводил ее с улыбкой.

Дом Этель Стьюк стоял последним в ряду маленьких кирпичных коттеджей слева от сквера. Арчи неслышно затворил за собой деревянную калитку и постучал в парадную дверь, хотя по нервному вздергиванию занавески стало ясно, что возвещать о своем приходе ему совершенно незачем. Прошла минута-другая, прежде чем он услышал поворот ключа в замке, и тут вспомнил, что бывшей работнице тюрьмы сейчас уже наверняка за семьдесят. Но когда Пенроуз увидел Этель Стьюк, то понял, что ее неторопливость объяснялась вовсе не возрастом, а тяжелым артритом. Эта от природы высокая женщина вышла к нему, опираясь на две клюки, сгорбленная и скрюченная, и ее руки и ноги до того иссохли, что каждый шаг казался просто чудом.

— Мисс Стьюк? Я инспектор Пенроуз из Центрального полицейского управления. Спасибо, что согласились встретиться со мной и к тому же без всякого промедления.

Прежде чем заговорить, Стьюк окинула инспектора пытливым взглядом. Он в это время изучал ее лицо, пытаясь понять: было ли его выражение действительно жестким и колючим или только таким казалось под впечатлением тех сведений, которыми Пенроуз о ней располагал. Так или иначе, Этель Стьюк явно не собиралась рассыпаться в любезностях.

— Ваши коллеги мне толком не объяснили, чего вы хотите. — Она отступила от двери, пропуская его в гостиную. — Но вы-то сами, наверно, знаете. — Годы, прожитые на побережье в Саффолке, ни на йоту не смягчили ее резкий лондонский выговор. — Чаю?

Очевидно, эта односложность родилась из привычных для нее окриков и приказаний, подумал Пенроуз, и даже ее предложение прозвучало как вызов. Арчи уже собрался отказаться от чая, но вдруг заметил в углу комнаты поднос с аккуратно расставленными на нем чашками, блюдцами и пирожными. Вполне вероятно, Этель Стьюк скорее лаяла, чем кусалась.

— Спасибо, с удовольствием.

Стьюк неторопливо заковыляла в кухню, а он, воспользовавшись ее отсутствием, принялся разглядывать комнату. Она оказалась причудливей, чем можно было ожидать от жилища человека, почти всю жизнь проработавшего в таком заведении, как «Холлоуэй». Хотя не исключено, что теперь, в старости, после стольких лет аскетизма, ей захотелось наконец наверстать упущенное и обзавестись приличной мебелью и всевозможными безделушками. Почти повсюду стояли какие-то украшения и горшки с цветами — в основном с фиалками, среди которых затесалась и парочка азиатских ландышей. Но больше всего Арчи заинтересовали книжные полки. Они были уставлены детективными романами Кристи, Сейерс и Аллингем, перемежавшимися с произведениями Фримена Уиллса Крофтса и Найо Марш, — и хотя среди них он не заметил романа Тэй «Человек из очереди», судя по вкусу хозяйки, можно было рискнуть обратиться к ней с просьбой Джозефины о встрече.