Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах - Светозар Чернов

— Я по личному повелению государя императора. Я вас тут всех в порошок!

— И Кузнецова нет… — пискнул служащий за конторкой.

— Я же тебе объяснил, скотина неученая: это в Англии у меня была любовница, а по ихнему Кузнецова на русском языке Смит будет!

— Имеется, имеется! — обрадовано закричал служащий и в очереди облегченно вздохнули. — Целых четыре телеграммы.

— Читай! — велел Артемий Иванович.

Очередь оцепенела, шпик насторожился и подался вперед, и чиновник тонким дрожащим голосом стал читать:

— «Жду Венеции полдень 27 октября Григорианскому стилю в понедельник площади Св. Марка Фаберовский ».

— В аккурат успею, — довольно сказал Артемий Иванович, забирая телеграмму. Он уже направился к выходу, когда боковым зрением заметил, как шпик тщится записать что-то на телеграфном бланке скверным казенным пером.

Свернув со своего пути, он подошел к увлеченному своим занятием сыщику и, ухватив котелок на голове шпика за поля, натянул тому шляпу по самые плечи. После чего скомкал бланк, на котором ужасным почерком излагался текст телеграммы Фаберовского, и со словами: «Память надо лучше иметь», гордо удалился.

25 октября, суббота

Не прошло и двух недель с того момента, как заведующему Заграничной агентуры в Париже Петру Ивановичу Рачковскому стало известно о секретном указании генерала Шебеко Одесскому жандармскому управлению следить за всеми подозрительными лицами, отбывающими из Одессы в Египет, как новая телеграмма от своего человека в жандармском управлении известила Рачковского о том, что некий субъект, который, вероятно, и является разыскиваемой личностью, сел в Одессе на пароход «Россия», отправляющийся в Египет александрийским рейсом.

Спустя два дня Рачковский получил от того же агента срочное письмо, сообщавшее подробности:

«Указанный господин устроил на почте дебош, требуя, чтобы ему представили корреспонденцию poste restante на имя некоего Владимирова, а когда таковой не оказалось, то на имя Гурина. В конце концов оказалось, что его настоящая фамилия Кузнецов, но для конспирации он избрал написание ее на английский манер — Смит. При всех тех безобразиях, который были им учинены, он постоянно упоминал, что на уходящем в субботе пароходе (а таковым был вышеуказанный пароход РОПиТ «Россия») он отправляется в Венецию, а не в Египет, как я ошибочно указывал в телеграмме. Мне удалось записать текст полученной им депеши, которую я привожу здесь полностью: «Жду Венеции полдень 27 октября Григорианскому стилю в понедельник площади Св. Марка Фаберовский» .

— Что, Петр Иванович, плохо? — участливо спросил Продеус, сидевший на диване напротив.

— Просто дрянь, — Рачковский отложил письмо и встал из-за стола. — Опять этот Гурин! Навязался, что слепень в жару.

— Зря вы с ним так мягко, Петр Иванович. Все доброта ваша. Не надо было вам этого хлыща Бинта посылать. Курочки, рюшечки, бабы с шампанским… Я бы ему просто шею, как гусенку, свернул, да и в реку.

— А ведь, казалось, Бинт человек опытный, дольше меня в тайном сыске работает, а так опростоволосился.

— Да что он супротив нашей русской натуры может! Владимиров-то чай не лыком шит! Если б не он, нас городовые на кладбище непременно бы сцапали. Хитрый он, Гурин, ой хитрый…

— Да идиот твой Гурин! И я идиот, что в свое время связался с ним. Теперь вот расплачиваюсь.

— А что он такого на этот раз натворил?

— Пока что ничего. Едет в Венецию.

— Прикажете изловить?

— Да ты пока до Венеции доберешься, он уже исчезнет. Придется просить Бинта, он сейчас ближе, в Австро-Венгрии, в Триесте. Морем до Венеции верст сто будет всего.

— Попомните мое слово, Петр Иванович, Гурин опять у Бинта сбежит.

— Не сбежит. Пусть он только найдет мне Гурина, а там уж и твой черед придет.

— Это хорошо, это я хоть сейчас готов.

— Сейчас ты пойдешь телеграмму Бинту отправлять.

Итак, не оставалось никаких сомнений, что оба его врага, возможно при содействии Селиверстова или Федосеева, намеревались собраться в Венеции. Целью их сборища, как полагал Рачковский, должен был стать план возбуждения процесса против него по обвинению в превышении полномочий и учинению уголовных преступлений на территории иностранного государства.

/Немедленно отправляйся./

27 октября, понедельник

Узкая черная гондола бесшумно скользила по глади венецианской лагуны, направляясь от только что вставшего на якорь австрийского парохода из Триеста прямо в створ площади Св. Марка между двумя колоннами. На сидении, развалившись, сидел Анри Бинт. Его соломенное канотье было надвинуто прямо на глаза, чтобы защитить француза от ярких бликов, на которые дробилась солнечная дорожка на мелкой водной ряби. Опущенная в теплую воду холеная ручка вызывала тихое журчание около борта, что страшно раздражало бородатого гондольера, который то и дело прерывал свою песню, чтобы выругаться и посмотреть, произведет ли его ругань какой-нибудь эффект на пассажира. Но его бурная итальянская речь вызывала реакцию только на других гондолах, свозивших на берег туристов с этого же австрийского парохода.

Бинт же не обращал на своего возницу ни малейшего вимания — он был слишком раздражен поездкой в Венецию. Он приезжал сюда второй раз в жизни, и опять не для развлечения, а по служебной надобности. В свой первый приезд, еще в бытность французским полицейским, по крайней мере он охотился за нормальным преступником, вором Жозефом Филипом, а не за сумасшедшим русским, действия которого были совершенно непредсказуемы, а всякая встреча с ним грозила неприятностями. Своей загадочностью Артемий Гурин напоминал Бинту сфинкса, с тою лишь разницей, что Гурин не лежал безмолвно в египетской пустыне, а был вечно пьян, суетлив и стихиен.

После своего фиаско с пикником на озере француз твердо для себя решил, что на этот раз он будет действовать быстро и без всяких хитростей. И если ему посчастливится поймать Гурина, он избавится от него самым простым и скорым способом, какой только представится ему. Представив, как он убивает Гурина из револьвера, Бинт физически почувствовал, как у него чешутся кулаки сделать это поскорее, и, вынув руку из воды и встряхнув ею, француз обернулся к гондольеру и властно прикрикнул на того, велев поторапливаться.

— Я доплачу тебе 50 чентезимо, если ты довезешь меня до пристани раньше, чем туда прибудут все остальные пассажиры с моего парохода!

Гондольер налег на весло, и прежде чем другие гондолы также сорвались с места, они растолкали носом с начищенной до блеска алебардой пустые гондолы у пристани перед Пьяцеттой.

— Синьор обещал заплатить мне на пол лиры больше, — напомнил гондольер, когда Бинт полез в кошелек. — И пусть синьор сделает это прежде, чем сойдет на берег. А то мне сегодня днем один русский синьор пообещал тысячу лир, если я домчу его на гондоле от Палаццо до моста Риальто за пятнадцать минут. Однако когда я подплыл к мосту, его почему-то в гондоле уже не было. Куда он делся с моей тысячью лир — до сих пор не знаю.