А порою очень грустны - Джеффри Евгенидис

В конце августа Мадлен поехала в Приттибрук повидать родителей и кое-что привезти из дому. Через несколько дней после возвращения она небрежно упомянула о том, что видела Грамматикуса в Нью-Йорке, где он остановился по дороге в Париж.

— Вот так взяла и столкнулась с ним? — спросил Леонард, лежа на матрасе.

— Ага, мы с Келли. В каком-то баре, куда она меня затащила.

— Вы с ним трахались?

— Что?!

— Может, ты с ним трахалась. Может, тебе нужен парень, который не жрет литий в огромных количествах.

— О господи, Леонард, я ведь тебе уже говорила. Мне это не важно. Врач говорит, это вообще не из-за лития, так ведь?

— Врач много чего говорит.

— Слушай, сделай одолжение, не разговаривай со мной так. Мне это не нравится. О’кей? А то просто ужас какой-то.

— Извини.

— У тебя депрессия начинается? Такое ощущение, что у тебя депрессия.

— Нет. Ничего у меня не начинается.

Мадлен легла на постель, обвилась вокруг него.

— Ничего не начинается? А вот так ты разве ничего не чувствуешь? — Она положила руку ему на ширинку. — Чувствуешь? Как тебе?

— Приятно.

Это помогло на какое-то время, ненадолго. Если бы вместо прикосновений Мадлен Леонард сосредоточился на мыслях о том, как Мадлен прикасается к Грамматикусу, возможно, это сработало бы. Но реальности ему теперь было недостаточно. Эта проблема была еще больше и глубже, чем его болезнь, и он не знал, как с ней справиться. Поэтому он закрыл глаза и крепко обнял Мадлен.

— Извини, — сказал он снова. — Извини, извини.

Леонард чувствовал себя лучше в окружении людей, которым было так же тяжело, как и ему. Все лето он поддерживал отношения с несколькими пациентами, с которыми познакомился в больнице. Дарлин переехала в квартиру к другу в Ист-Провиденсе, и Леонард несколько раз ходил повидать ее. У нее, видимо, наступил приступ сверхактивности. Она не могла усидеть на месте и непрерывно говорила что-то довольно бессмысленное. Все время спрашивала: «Ну чё, Леонард, все нормально?» — и не дожидалась ответа. Несколько недель спустя, в конце июля, Леонарду позвонила сестра Дарлин, Кимберли, и сказала, что Дарлин не подходит к телефону. Они вместе пошли к Дарлин домой, где нашли ее в состоянии тяжелого психоза. У нее было ощущение, будто соседи сговорились выгнать ее из квартиры. Они распространяли о ней слухи, жаловались хозяину дома. Она боялась выходить на улицу, даже мусор выносить. В квартире пахло протухшей едой, Дарлин снова начала пить. Леонарду пришлось позвонить доктору Шью и объяснить ситуацию, а Кимберли тем временем уговаривала Дарлин принять душ и переодеться. Каким-то образом им удалось заманить Дарлин, перепуганную, с широко раскрытыми глазами, в машину и отвезти в больницу, где доктор Шью уже подготавливала бумаги для повторной госпитализации. Всю следующую неделю Леонард посещал ее каждый день. Большую часть времени Дарлин ничего не соображала, но посещения его успокаивали. Находясь там, он забывал о себе.

Единственное, что помогло Леонарду пережить остаток лета, — это перспектива отъезда в Пилгрим-Лейк. В начале августа пришел конверт из лаборатории. Внутри на прекрасно отпечатанных листах, каждый их которых был украшен тисненой шапкой — ни дать ни взять рельеф, — материалы для ознакомления. Письмо, адресованное «Мистеру Леонарду Бэнкхеду, научному сотруднику», подписал лично Дэвид Малкил. Присланные бумаги успокоили Леонарда — он боялся, что начальство может узнать про его госпитализацию и аннулировать стипендию. Он прочел список научных сотрудников и университетов, где они учились, и нашел там свое имя — ровно там, где ему полагалось быть. Помимо информации о жилищных условиях и прочих льготах в конверте содержалась анкета, где Леонарду следовало перечислить свои «научные приоритеты». В Пилгрим-Лейк развивались четыре направления: рак, биология растений, вычислительная биология, геномика и биоинформатика. Леонард поставил «1» в графе «Рак», «2» в графе «Биология растений», «3» в графе «Вычислительная биология» и «4» в графе «Геномика и биоинформатика». Не бог весть что, но уже сам факт, что он заполнил анкету и отправил ее в лабораторию, представлял собой первое достижение Леонарда за это лето, единственный осязаемый признак того, что у него есть шанс продолжать занятия наукой.

Как только они приехали в Пилгрим-Лейк в последние августовские выходные, эти признаки стали множиться. Им дали ключи от просторной квартиры. Кухонные шкафчики были заставлены новенькими тарелками и почти новыми кастрюлями и сковородками. В гостиной стоял диван, два стула, обеденный и письменный стол. Имелись кровать — двуспальная, большая, — а также исправное освещение и сантехника. Целое лето они провели в квартирке Леонарда, где недоставало мебели, — это походило скорее на обитание в ночлежке, чем на совместную жизнь. Но теперь, переступив порог их нового жилища на берегу, они испытали возбуждение, словно молодожены. Леонард тут же перестал ощущать себя инвалидом, о котором заботится Мадлен, и начал приходить в себя.

Его вновь обретенная уверенность сохранялась до приветственного ужина в воскресенье вечером. По настоянию Мадлен Леонард надел галстук и пиджак. Он ожидал, что будет выделяться из толпы, но когда они вошли в бар рядом с обеденным залом, почти все мужчины были в пиджаках и галстуках. Леонарду оставалось только восхищаться способностью Мадлен интуитивно угадывать подобные вещи. Получив свои значки с именами и план рассадки, они присоединились к толпе, чинно попивавшей коктейли. Стоило им покрутиться там минут десять, не больше, как к ним подошли познакомиться двое ребят, попавшие с Леонардом в один отдел. Карл Беллер и Викрам Джейлти уже были знакомы друг с другом по Массачусетскому технологическому институту. В Пилгрим-Лейк они находились не дольше, чем Леонард (то есть два дня), но уже источали дух всезнания в том, что касалось лаборатории и ее работы.

— Ну что, — спросил Беллер, — ты какие области выбрал? Что у тебя на первом месте?

— Рак, — ответил Леонард.

Беллера с Джейлти это как будто позабавило.

— Это все выбрали, — сказал Джейлти. — Процентов девяносто.

— В общем, тут дело такое. На рак записалась куча народу, поэтому многим дали то, что у них на втором или третьем месте, — объяснил Беллер.

— А нам что дали?

— Нам — геномику и биоинформатику, — сказал Беллер.

— Я это на последнее место поставил, — сказал Леонард.

— Серьезно? — В голосе Джейлти прозвучало удивление. — Большинство людей вычислительную на последнее место поставили.

— Ты к дрожжевым экспериментам как относишься? — спросил Беллер.

— Вообще-то меня как-то к дрозофиле больше тянет, — ответил Леонард.

— Не поперло тебе. На следующие девять месяцев у нас план один — дрожжи.

— Да я все равно рад, что тут оказался, — искренне признался Леонард.

— Конечно, в анкете смотреться будет неплохо. — С этими словами Джейлти ухватил канапе с проплывавшего мимо подноса. — И земными благами тут обеспечивают по полной. Но даже в таком месте можно застрять в застойной области.