У каждого своя война - Эдуард Яковлевич Володарский

они умерли в нем — время излечивает все, любые телесные и душевные раны. Но когда Семен Григорьевич узнал, что сосед по квартире участковый врач Сергей Андреевич пишет по ночам роман о войне, забытые, казалось, воспоминания ожили в нем. Они мешали ему есть, спать, работать. Он чувствовал, что должен рассказать о них этому участковому врачу, и тогда то, что он видел, не умрет навсегда, тогда об этом узнают все люди.

Но шли дни за днями, месяцы за месяцами, а он никак не решался заговорить с Сергеем Андреевичем. После гибели семьи, после невероятного спасения по льду Ладоги, после госпиталя он стал замкнутым и почти перестал общаться с людьми. Он и раньше был не особенно разговорчив, боялся сказать лишнее, неосторожное слово, а теперь и вовсе перестал разговаривать.

И с соседями он не общался, кроме самых необходимых разговоров о плате за электроэнергию и очереди по уборке квартиры. Сергей Андреевич выразился точно — он действительно походил на привидение, на живого покойника, который разговаривает и живет по привычке, по памяти прошлого. Затем возникла эта ситуация с пустующей комнатой, и в Семене Григорьевиче впервые за много лет проснулось живое желание помочь врачу. Но как он может это сделать? Комнату покойной Розы Абрамовны ему не дадут, а вот ему… и тут он вспомнил о Николае Афанасьевиче, с которым их, полумертвых от голода, вывозили по Ладоге. Он теперь стал очень большим партийным начальником, и Семен Григорьевич сомневался, во-первых, сможет ли до него дозвониться и, во-вторых, захочет ли он его увидеть. Он наврал Сергею Андреичу, что виделся время от времени с Николаем Афанасьевичем, разговаривал с ним, вспоминал войну. И он стал дозваниваться.

К своему удивлению, дозвонился очень быстро. Вторым удивлением было то, что Николай Афанасьевич тут же вспомнил его и захотел увидеться. Семену Григорьевичу был заказан пропуск, молчаливый секретарь провел его в кабинет, где он и встретил улыбающегося, полного сил и здоровья Николая Афанасьевича.

Из большого кабинета Николай Афанасьевич провел его в соседний, маленький, где был накрыт стол и красовалась бутылка коньяка «КВ» среди тарелочек со всевозможными изысканными закусками. Увидев этот стол, Семен Григорьевич вдруг вновь почувствовал приступ тошноты, и то давнее, забытое воспоминание о столовой в Смольном всплыло в нем. Умом он понимал, что так нельзя, что со столовой в Смольном в том блокадном году мало общего, но, как говорится, чувствам не прикажешь, он ничего не мог поделать с собой.

Хотя Николай Афанасьевич в те времена никогда в Смольном не был, а воевал на фронте, голодал, как все, и его с Семеном Григорьевичем вывозили по Ладоге... Пить Семен Григорьевич отказался, сославшись на то, что с того памятного дня, когда их вывезли по «Дороге жизни», он не выпил ни рюмки и не выкурил ни одной папиросы. Николай Афанасьевич выпил один, расспрашивал Семена Григорьевича о житье-бытье, интересовался здоровьем. Когда узнал, что тот работает простым бухгалтером, удивился, предложил подумать о другой, более весомой и общественно значимой работе, но Семен Григорьевич предложение вежливо отклонил. Он видел, что Николай Афанасьевич искренне рад его видеть, и лишь тогда изложил свою просьбу о комнате покойной Розы Абрамовны. Николай Афанасьевич был поражен мизерностью просьбы и тут же сделал секретарю соответствующее распоряжение, вызвав его в маленький кабинет. Вот и все.

Когда Робка явился домой, ожидая трепки от матери за то, что не ночевал дома, на кухне бушевал скандал нешуточной силы. Эпицентром скандала был Игорь Васильевич. Управдом, проверив ордера, вскрыл комнату Розы Абрамовны и даже помог Семену Григорьевичу перенести туда его нехитрые пожитки. Затем он проверил ордер Сергея Андреевича и торжественно предложил ему занять комнату Семена Григорьевича. В душе он не переставал поражаться случившемуся, ибо был уверен, что комнату Розы Абрамовны займет настырный Игорь Васильевич. А тут вон как обернулось! Паршивый бухгалтер, мышь беспортошная, и нате — ордер на комнату! Как это называется? Здравствуй, жопа, Новый год! Надо будет к этому бухгалтеру приглядеться, может, он и не бухгалтер, а чего-нибудь поувесистей. Видал он таких бухгалтеров, тихих, в рот воды набравших, а потом вдруг являлись они к нему в кителечке с погончиками и малиновыми петличками, бывало такое, бывало на веку многострадального управдома.

И, справедливо полагая, что в квартире, когда явится с работы Игорь Васильевич, разыграется нешуточная битва, управдом предпочел заблаговременно смыться, хотя ошалевший от радости Сергей Андреевич предлагал ему распить бутылочку по поводу новоселья. Нет уж, как говорится, кто вовремя уходит, тот спокойнее живет.

И управдом ушел.

А Сергей Андреич зазвал в комнату Степана Егорыча и Егора Петровича (этот всегда готов к труду и обороне) и распивал с ними водку, говорил, что теперь не будет вечных скандалов из-за того, что он жжет общественную электроэнергию, что теперь-то уж он точно закончит свой роман, что у него будет место, где хранить всякие медпрепараты для обходов по участку. А то каждый раз приходится бежать в поликлинику и прочее, прочее.

- Щас Игорь Васильевич явится, — закусывая, проговорил Егор Петрович. — Будет Сталинградская битва.

- Да уж, Сергей Андреич, ты держись, — добродушно посмеялся Степан Егорыч. — Как боец дивизии Родимцева.

- А как же это у вас вышло-то, а? Как же у вас так ловко получилось? — удивляясь и не забывая разливать, говорил Егор Петрович. — Этот месяцами бегал, справки собирал, пороги обивал, хвастался, а вы молчком — раз — и в дамки! Ну, Семен Григорьевич, ну, тихушник! И вот пришел Игорь Васильевич, Нина Аркадьевна ему все изложила в цветах и красках, Игорь Васильевич вылетел из своей комнаты на кухню, полыхая огнем и яростью. И началось!

Когда появился Робка, вся квартира толпилась на кухне. Крик стоял такой, что дрожали стекла и дергалось пламя газовых конфорок, грозя погаснуть.

- Аферисты! Я этого так не оставлю! Я — в МК партии! Я — в ЦК! Это подлая гнусность! — метался в центре кухни Игорь Васильевич. — Покажите ордер! Я требую! Покажите ордер!

- Сережа, не показывай! — испуганно предупредила Люся, видя, как Сергей Андреич достает ордер из кармана.

- Рвать нельзя, — пьяноватым голосом произнес Егор Петрович. — Государственный документ! За неуважение к власти можно схлопотать.

- Нет, я требую показать мне ордер!

- Пожалуйста, Игорь Васильевич, — Сергей Андреич протянул ему бумажку с лиловыми печатями.

Игорь Васильевич жадно схватил ее, трясущимися руками надел очки, которые достал из нагрудного кармана пижамной куртки, стал тщательно читать,