Петер Каменцинд. Под колесом. Последнее лето Клингзора. Душа ребенка. Клейн и Вагнер - Герман Гессе
Шрифт:
Интервал:
Словом, они зашагали по проезжей дороге, что широкой дугой тихо-спокойно шла в гору, как человек, у которого вдоволь времени и который не любит понапрасну потеть. Подмастерье снял пиджак и нес его на палке за плечом, вместо рассказов он теперь принялся насвистывать, весьма лихо и жизнерадостно, и насвистывал целый час, пока они не добрались до Билаха. По пути Хансу досталось несколько колкостей, которые не сильно его обидели, хотя Август отпарировал на них запальчивее, чем ответил бы он сам. И вот уж перед ними Билах.
Деревня с красными черепичными и серебристо-серыми соломенными крышами расположилась среди осенних плодовых деревьев, за которыми высился темный горный лес.
Молодые люди заспорили, в какой трактир пойти. В «Якоре» было самое лучшее пиво, в «Лебеде» – отменные пироги, а в «Остром уголке» дочка у хозяина – красавица. В конце концов, Август настоял на «Якоре» и, подмигнув, добавил, что кружечка-другая никому не помешает, а «Острый уголок» никуда не убежит, туда можно и попозже заглянуть. Все согласились, и они направились в деревню, мимо скотных дворов, мимо заставленных геранями низких крестьянских окошек, прямиком в «Якорь», чья золотая вывеска, сверкая на солнце, манила за округлыми кронами двух молодых каштанов. К большому сожалению подмастерья, которому непременно хотелось сидеть под крышей, зал трактира оказался переполнен, пришлось устроиться в саду.
В понимании своих посетителей «Якорь» был заведением изысканным, то бишь не старым крестьянским трактиром, а современной кирпичной постройкой с непомерным множеством окон, со стульями вместо лавок и уймой разноцветных жестяных рекламных табличек, мало того, подавальщица там одевалась по-городскому, а хозяина никто не видал без пиджака, всегда только в полном коричневом костюме, сшитом по последней моде. Вообще-то он давно разорился, однако ж взял у главного кредитора, крупного пивовара, в аренду свой собственный дом и с тех пор сделался еще изысканнее. Сад состоял из одной-единственной акации и высокого проволочного забора, который успел до половины обрасти диким виноградом.
– Ваше здоровье, народ! – вскричал подмастерье, чокаясь с остальными тремя. И чтобы покрасоваться, одним глотком осушил кружку.
– Барышня-красавица, пивка-то нету, принесите-ка еще! – крикнул он подавальщице и через стол протянул ей пустую кружку.
Пиво было превосходное, холодное и не слишком горькое, и Ханс с удовольствием пил из своей кружки. Август прихлебывал с миной ценителя, прищелкивал языком и попутно дымил, как нечищеная печь, чем Ханс в глубине души восхищался.
Все-таки очень неплохо вот этак весело провести воскресенье, сидеть за трактирным столом, как человек, который имеет на это заслуженное право, сидеть с людьми, которые знают жизнь и умеют веселиться. Как хорошо – смеяться с ними вместе, а порой и самому отпустить шуточку, хорошо и по-мужски – осушив кружку, со стуком поставить ее на стол и беспечно крикнуть: «Еще одну, барышня!» Хорошо – выпить за здравие знакомца за другим столиком и, держа в левой руке окурок сигары, по примеру других, сдвинуть шляпу на затылок.
Пришедший с ними чужой подмастерье начал хмелеть и снова принялся рассказывать. Про ульмского слесаря, который мог выпить двадцать кружек пива, доброго ульмского пива, а покончив с пивом, утирал рот и говорил: «Ну, а теперь еще добрую бутылочку винца!» А в Канштатте он знавал кочегара, который сумел слопать одну за другой двенадцать копченых колбас и выиграл заклад. Но второй такой заклад проиграл. Переоценил свои возможности, не смог сожрать полное меню маленького трактира, съел почти что все, но под конец осталось еще множество сыров, и уже на третьем он отодвинул тарелку и сказал: «Лучше помру, чем съем еще кусок!»
Эти истории тоже имели успех, и оказалось, что тут и там на свете есть стойкие выпивохи и едоки, ведь каждый мог поведать про этакого героя и его подвиги. У одного это был «мужик из Штутгарта», у другого – «драгун, кажись, из Людвигсбурга», у одного речь шла о семнадцати картофелинах, у другого – об одиннадцати оладьях с салатом. Рассказывали об этих происшествиях с деловитой серьезностью и с удовольствием подчеркивали, что не перевелись покуда всякие замечательные таланты и странные люди, в том числе бо-ольшие чудаки. Это удовольствие и деловитость – старинное достойное наследие всякого трактирного филистерства, и молодежь подражает им, как подражает питию, политизированию, курению, женитьбе и смерти.
За третьей кружкой кто-то спросил, нет ли пирогов. Кликнули подавальщицу и узнали, что нет, пирогов не имеется, отчего все пришли в ужасное волнение. Август встал и сказал, что раз даже пирогов нету, то пора двигать дальше. Чужой подмастерье бранил худое хозяйство, только франкфуртец хотел остаться, поскольку завел легкие шашни с подавальщицей и уже раз-другой энергично ее оглаживал. Ханс видел, и зрелище это вкупе с пивом странно его взволновало. Он обрадовался, что пора уходить.
Когда счет был оплачен и компания вышла на улицу, Ханс уже слегка почувствовал свои три кружки. Ощущение приятное, наполовину усталость, наполовину дерзкая предприимчивость,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!