Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - Мария Неклюдова

Вернемся ко двору, где отсутствие шевалье Лотарингского стало причиной склок между Месье и Мадам, у которых всякий день случалась новая ссора.[287] Одна из них была достаточно бурной, когда Месье принялся упрекать ее за то, что давно обещал простить. Королева, будучи дружна с Мадам, вмешалась, желая их помирить. Месье изложил ей свои резоны, по которым было необходимо объясниться, а затем пришел ко мне в ярости против Мадам. Мне вспоминается, что он раз десять повторил, что любил ее не более двух недель. Его горячность заходила так далеко, что мне пришлось ему напомнить, что у них были дети. Со свой стороны Мадам очень сетовала; она говорила: «Если я совершала ошибки, то почему он меня не придушил тогда, когда, по его словам, я была перед ним виновата? Я не могу переносить, чтобы он меня мучил ни за что». Говорила она об этом с достоинством, за исключением нескольких презрительных слов. В это время король дозволил шевалье Лотарингскому покинуть замок Иф и отправиться в Италию. Так Месье и Мадам примирились благодаря убеждениям короля, который открыл двери тюрьмы, надеясь успокоить беспорядки, ею вызванные. Но Месье всегда считал, что Мадам была причастна к этому заключению.

Заговорили о путешествии во Фландрию; и, хотя был мир, король, не передвигавшийся без войск, велел собрать армейский корпус под командованием графа де Лозена, которого назначил генерал-лейтенантом. Я была в Париже, когда мне сообщили эту новость, доставившую мне чувствительное удовольствие. Мне не потребовалось много времени, чтобы найти его и поздравить; он отвечал, что был уверен, что это принесет мне неподдельную радость. Я привыкла почти всегда уезжать на Святую неделю в замок Э и проводить там две-три недели; в этом году я не заговаривала об этой поездке, и мои люди спрашивали, когда я отправлюсь в путь. Гийуар[288] заметил, что я об этом не думала; он хотел мне отчитаться, что было сделано по части построек и обустройства садов, но мне все было так безразлично, что я не захотела слушать; все, на что я могла решиться, это уехать из Сен-Жермен в пятницу после вечерней службы и провести Пасху в Париже. Король и королева предполагали приехать во вторник, потому что дофин вместе со мной должен был крестить мадмуазель де Валуа;[289] я осталась в Париже, с нетерпением ожидая этого дня. В пятницу во время службы я сделала так, что господин де Лозен подошел ко мне; мы беседовали лишь на благочестивые темы; ум его столь всеобъемлющ, что о каких бы материях ни шла речь, он добивается поразительного успеха, до такой степени он от природы красноречив и так умело пользуется словами с необычным смыслом и значением, хотя в нем нет никакой учености. Он прочел мне более полезные проповеди, нежели лучшие проповедники. Накануне Пасхи я отправилась ходатайствовать об одном процессе; госпожа де Рамбюр меня сопровождала и говорила только о нем; я ее слушала с большим удовольствием. На следующий день, в праздник Пасхи, я встретила его на улице; не могу выразить радость, которую я испытала, когда увидела, что его карета подъезжает к моей, и с какой любезностью я его приветствовала; мне показалось, что и он раскланялся со мной с большей ласковостью, чем обычно, — эта мысль доставила мне огромную радость. Король и королева прибыли во вторник; крестины состоялись, мы отужинали у Месье, а после ужина я вернулась с ними в Сен-Жермен. При первой же встрече с господином де Лозеном я ему сказала, что крайне скучала в Париже. Он мне заметил: «Отчего раньше вам было там по душе, а теперь, по вашим словам, не можете вынести и дня? Что касается меня, — сказал он, — я думаю, что в то время ваш ум был свободен, а теперь он полон тем, о чем вы решаетесь беседовать лишь со мной; поэтому вам естественно желать вернуться, дабы отвести душу. Послушайте меня, — сказал он, — заведите второго наперсника в Париже, дабы разнообразить удовольствия; вы будете облегчать ему сердце, и оно не будет вам докучать; а когда вы здесь, то, в свой черед, побеседуете со мной. Признаюсь, — сказал он, — что для меня слишком много чести быть вашим единственным наперсником. Как видите, я хочу быть непредвзятым даже в собственном отношении, во всем сохраняя искренность». Так он шутил со мной вплоть до начала путешествия, не желая затрагивать того, о чем я хотела говорить с ним всерьез. Я отправилась на три или четыре дня в Париж, чтобы перед отъездом из предосторожности пройти лечение. В день, когда мне пускали кровь, со мной были госпожа д’Эпернон, [290] де Пюизье[291] и де Рамбюр. Госпожа де Пюизье посмотрела на меня и сказала: «Из вас бы вышла славная жена, и тот, кто на вас женится, не будет несчастен». Госпожа д’Эпернон ей ответила, что, по ее мнению, этого счастья никому не изведать, ибо я никогда не выйду замуж, отвергнув самые выгодные партии. Госпожа де Пюизье ей ответила: «А я хочу ее выдать не за короля». И, обратившись ко мне со своей обычной властностью, сказала: «Не правда ли, о великая принцесса, что вам будет по душе вознести человека достойного?» Я ей сказала, что да; что до сих пор я была несчастлива и что, быть может, брак принесет мне счастье или, по крайней мере, удовольствие быть любимой. Госпожа д’Эпернон сказала, что не знала у меня таких мыслей. Госпожа де Пюизье резко бросила: «Выходите замуж за господина де Лонгвиля; старший — священник, а этот — совершенно достойный человек, хорошо сложенный, и жить он с вами будет божественно прекрасно. Госпожа де Лонгвиль будет в высшей степени чувствительна к той чести, которую вы окажете ее сыну. Ваша сестра вышла же за господина де Гиза, который, как граф де Лонгвиль, тоже младший сын, да и не столь знатен, как он».[292] Госпожа д’Эпернон сказала госпоже де Пюизье: «Коли вы взялись предлагать Мадмуазель таких персон, то я ей посоветую выйти замуж за моего племянника де Марсана».[293] Я ей сказала: «Поверьте, сударыня, есть разница между младшим отпрыском Лотарингского дома и господином де Лонгвиль: вы забываете, что его мать — принцесса крови». Госпожа д’Эпернон кислым тоном заметила: «Удивляюсь, что вы находите удовольствие в этих побасенках». Я ей ответила: «Они не оскорбляют ни Господа, ни ближних». У меня в голове по-прежнему был мой замысел; и я отнюдь не возражала против слуха об этом предполагаемом браке, чтобы при дворе и в обществе привыкли слышать о моем замужестве, это дало бы мне случай подготовить к нему короля; помимо этих двух резонов, был и третий: это был предлог побеседовать с господином де Лозеном и под видом совета о другом поговорить о нем самом.