Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Philip Dwyer

признает полицию и тюрьмы как места хорошо задокументированного расового насилия. Вместо этого он утверждает, что расовое варварство начало снижаться после 1965 г. и с тех пор в основном прекратилось в США, и беззаботно приводит в качестве параллели с этим счастливым веком расовых отношений запрет доджбола - игры, в которую играли дети младшего школьного возраста на уроках физкультуры. Если события 2020 года и научили нас чему-то, так это тому, что игнорировать расово ориентированную работу полиции, массовое лишение свободы и смертную казнь как места насилия в современной Америке - значит отрицать, что жизни черных и коричневых имеют значение.

 

Глава 16. Лучшие ангелы какой природы? Насилие и экологическая история в современном мире

 

Кори Росс

Книга "Лучшие ангелы нашей природы" - исключительное произведение: масштабное, эрудированное и завидно красноречивое. Написание таких грандиозных синтезов - сложная задача и в лучшие времена, а при выходе за дисциплинарные границы она быстро возрастает. Необходимость дистиллировать сложность и писать о вещах, выходящих за рамки собственной компетенции, делает такие книги гораздо более легкими для критики, чем для написания. Как показывают другие главы данного тома, основной тезис книги о долгосрочном снижении уровня насилия предоставляет широкие возможности для критики как в концептуальном, так и в методологическом плане.

Поэтому может показаться неловким сосредоточиться на вопросах, которые Пинкер в своей объемной книге оставляет без внимания. Но, как недавно предположил Марк Микале, то, что в книге опущено, столь же примечательно, как и то, что в нее включено. Некоторые из умолчаний отражают явно западноцентричную перспективу, например, невнимание к имперским завоеваниям и войнам в Азии и Африке. Другие обусловлены узким пониманием насилия как такового. Сосредоточение внимания на физической агрессии между людьми не дает возможности рассмотреть способы, с помощью которых даже самые "цивилизованные" (Элиас) и кооперативные общества продолжают участвовать - и, более того, увеличивают свою зависимость от - других форм разрушительного и смертоносного поведения, которые мы могли бы в равной степени отнести к категории "насилия".

Как выглядит новейшая история насилия, если включить в нее отношение человечества к биофизической среде? Несмотря на более чем 800 страниц, в книге Пинкера мало что говорится об этом вопросе. Он ненадолго появляется в книге, когда он отвергает идею о том, что изменение климата представляет собой серьезную угрозу международной безопасности, и еще раз затрагивается при цитировании исследований, которые показывают, что ухудшение экологии редко становилось существенным фактором в недавних вооруженных конфликтах. Одно из простых объяснений того, почему этим вопросам уделяется так мало внимания, заключается в том, что они сделали бы длинную книгу еще длиннее. Менее щедрая интерпретация может заключаться в том, что они бросают нежелательную тень на ту радужную картину, которую хотел нарисовать Пинкер. В любом случае, с точки зрения экологической истории трудно примирить оптимистичный тон тезисов Пинкера с тем, что мы знаем о недавних отношениях между человеческими обществами и остальным материальным миром. Действительно, целое поколение исследователей подчеркивает, что процессы индустриализации, империализма, роста населения и массового потребления нанесли беспрецедентный ущерб глобальной окружающей среде, как живой, так и неживой.

В этой главе предлагаются некоторые способы, с помощью которых мы можем обогатить наше понимание истории насилия, если расширим наше внимание на нечеловеческий мир. При этом речь идет не только о том, чтобы охватить дополнительную территорию, но и о том, чтобы понять, как взаимосвязано было отношение к людям, окружающей среде и ресурсам. Социальные и экологические системы всегда взаимосвязаны. Все человеческие общества используют энергию, потребляют ресурсы и выбрасывают отходы, и один из вечных вопросов заключается в том, на кого ложится это бремя и как оно связано с существующими обычаями, социальной иерархией и структурами власти. В какой степени различные формы эксплуатации были перенесены с людей на другие вещи? Как различные временные характеристики биофизических и социальных процессов определяют модели насилия? Какие культурные, технологические и организационные связи связывают массовые убийства людей с широкомасштабным вмешательством в окружающую среду? Как будет показано в следующих разделах, размышления над этими вопросами не только позволяют по-новому взглянуть на историю насилия, но и ставят под сомнение его предполагаемый упадок.

 

Насилие медленное и тонкое

За последнее столетие человек приобрел такую степень контроля над природой, которую вряд ли могли себе представить его предки. Что бы мы ни рассматривали - сушу, океаны, атмосферу или биосферу, - отпечаток человеческой деятельности прослеживается повсеместно. Последствия вмешательства человека настолько глубоки и всеобъемлющи, что позволяют считать недавнее прошлое новой эпохой в истории природы - так называемым антропоценом. Большинство процессов, вызвавших эти преобразования, не новы: люди давно занимаются земледелием, расчисткой территорий, добычей полезных ископаемых, охотой и загрязнением окружающей среды. Новизна заключается в масштабах и интенсивности экологических изменений, которые привели к превращению ранее локальных проблем в глобальные. Конечно, эти изменения принесли людям значительные выгоды в виде повышения уровня жизни и увеличения ее продолжительности (по крайней мере, для многих из нас). Но они также повлекли за собой значительные издержки, которые люди стали все более умело перекладывать на других - будь то на менее богатых или влиятельных, чем они сами, или на окружающую среду (или на то и другое). В той мере, в какой люди стали хозяевами природы, они также стали мастерами в искусстве вытеснения.

Одна из причин, по которой экологическое вмешательство редко рассматривается как форма "насилия", заключается в том, что ущерб, наносимый им, часто бывает постепенным, а не внезапным, незамеченным, а не сразу очевидным. Это не делает последствия менее вредными, чем если бы они наступили сразу; наоборот, их труднее предотвратить и сложнее смягчить после того, как они начались. Ползучие, коварные последствия утраты биоразнообразия, деградации почв, глобального потепления и токсичного загрязнения гораздо серьезнее - как для людей, так и для других организмов, - чем то внимание, которое они привлекают. В отличие от войн или непосредственных гуманитарных кризисов, они не создают эффектных образов в мире круглосуточных новостных циклов, основанных на сенсациях. Их сравнительное отсутствие в общественном дискурсе не способствует тому, что самые тяжелые последствия, как правило, ложатся на плечи бедных людей, бедных стран или будущих поколений, которые не имеют политического или экономического влияния, чтобы изменить ситуацию. Бремя массовых экологических катастроф смещается в пространстве и времени, что снижает чувствительность людей к причиняемому вреду.

Литературовед Роб Никсон дал название этому явлению: "медленное насилие". Это подходящее название, которое отражает то, что он называет "затухающей смертоносностью" многочисленных экологических чрезвычайных ситуаций, с которыми сталкивается человечество, и одновременно подчеркивает степень их игнорирования из-за географически