Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова

Летом 1922 года в Алтайской и Семипалатинской губерниях появилась крупная организация. Основу ее составляли члены волостных комячеек, которые, понаблюдав нэп, решили, что власть захватили буржуи, а стало быть, пора действовать. Впрочем, многие сделали такой вывод гораздо раньше.

«В начале 1921 года Алтайский губком РКП(б) отметил, что некоторые комячейки превращаются в настоящие бандитские шайки… Чекистский циркуляр от 14 августа 1921 года отмечал, что „бедняцкая часть комячеек отбирает у крестьян хлеб… сплошь и рядом убивает зажиточных крестьян“, из-за чего селяне „боятся везти хлеб для товарообмена“. Так, в Новониколаевской губернии была арестована организация из 30 коммунистов и бедняков, образовавшая отряд, который разъезжал по деревням и „в массе расстреливал так называемых кулаков, имущество их конфисковывалось и распределяюсь между беднотой“»[196].

Самое интересное начиналось, когда бороться с подобной бандой шел во главе отряда ЧОН точно такой же герой, тоже вооруженный лозунгом «Бей гадов!» и неумением проявлять активность иначе как в форме прямых действий. Если бандит и чоновец считали «гадами» одних и тех же людей (кулаков и чертовых бюрократов, которые мешают жить по справедливости), предугадать, чем окончится их контакт — боем или братанием, — не мог никто. Тем более что к старообрядцам они не относились, а значит, продукт процесса перегонки очень даже уважали.

Задача перед властью стояла простая, можно сказать, на три копейки: объяснить всей этой публике, что существует закон (при том, что он ещё не написан), который нарушать нельзя, что арестовывать «гадов» имеют право только ЧК и милиция, а стрелять их можно лишь по приговору суда. Результаты просвещения, как нетрудно догадаться, оказывались сплошь и рядом нулевыми, а то и отрицательными — когда просвещаемые решали, что их собеседники предали революцию.

Весной 1921 года Сиббюро сообщает в ЦК:

«Из среды членов РКП(б) организуются нелегальные группы, проникнутые ненавистью к советскому бюрократизму, и начинают вести террористическую борьбу с обанкротившимися коммунистами, спецами и лицами административно-технического персонала»[197].

Что Сиббюро понимало под «обанкротившимися коммунистами» — великая тайна, поскольку другая тайна — как оное бюро относилось к нэпу. А вот как относились к нему герои Гражданской войны — надо ли комментировать?

Весной 1921 года на Анжеро-Сунженских копях чекисты раскрыли тайную организацию, которую при всем желании ни один судья не смог бы назвать контрреволюционной. Рабочие-коммунисты, несогласные с новыми порядками, создали тайный революционный суд. Они составили список ответственных работников, которых считали бюрократами и волокитчиками, а также «спецов», бывших ранее сторонниками Колчака и прощенных советской властью, приговорили их к смерти и собирались уничтожить 1 мая, в день пролетарского праздника. В организации насчитывалось 150 человек, она была по всем правилам конспиративной борьбы разбита на ячейки, во главе — старые коммунисты с дореволюционным партийным стажем.

Осенью 1921 года в Минусинске собрание красных партизан составило список «гадов», которых следовало ликвидировать. В этот список вошли многие работники едва начавшего формироваться госаппарата. Такие же конспиративные центры были раскрыты в Омской губернии, на Алтае, в Красноярске…

Иногда социальный протест бывших бойцов революции приобретал очень причудливые формы.

В ноябре 1920 года в Кузнецке[198]раскрыли заговор. Во главе его стоял начальник местного политбюро Кландер и двое чекистов — Худородзе и Пономарев. В заговоре участвовали также начальники уездного и городского отделов милиции. Рядовой состав организации насчитывал до 100 человек — чекистов, милиционеров, красноармейцев, большей частью бывших партизан. Они были недовольны все тем же: бюрократизмом советского и государственного аппарата, большим количеством «спецов» в нем и в гарнизоне.

Восстание было назначено на 23 ноября. Первым делом заговорщики предполагали убить начальника ЧК и председателя уисполкома, перебить «спецов», а остальных «гадов» предать народному суду, а также экспроприировать запасы винных складов. После всего этого предполагалось идти либо на губернский центр, либо в тайгу, судя по обстановке. Лозунг заговорщиков, многие из которых состояли в партии, был: «Да здравствует Советская власть, бей коммунистов!»[199]

Ну и по какому разряду прикажете это классифицировать?

Ещё об одном совершенно замечательном персонаже повествует Тепляков.

«Заместитель завотделом Ачинского уисполкома М. X. Перевалов 29 августа 1921 года поднял мятеж, в котором участвовали „почти все сотрудники политбюро… большинство милиции и ряд работников других учреждений“. Перевалов ссылался на бессилие властей перед бандой Н. И. Соловьева, терроризировавшей окрестное население грабежами и насилием над женщинами. Призывал же он бороться „со спецами совучреждений и белогвардейцами, примазавшимися к коммунистам, и с евреями“ (а почему не с Соловьёвым? — Е. П.). О заслугах Перевалова в Гражданской войне говорили, что он „способен, не моргнув глазом, вырезать 600 контрреволюционеров“».

На самом деле между антикоммунистическими деятелями из Кузнецка и страстным защитником чистоты рядов компартии Переваловым нет абсолютно никакого противоречия. Успешная революция сыграла со своими детьми злую шутку: они вступали в радикально-оппозиционную партию, а оказались в правящей. Пока шла война, одно другому не противоречило, но когда война закончилась, антагонизм проявился в полной мере: цели и задачи партии, как их понимала верхушка и как их понимали партийные низы, были абсолютно разными. Сказать, что партия раскололась? Нет, она не раскололась, она разлетелась, как льдина, сорвавшаяся с крыши на асфальт, и каждый осколок играл на солнце своим цветом, хотя и откололся все от того же монолита.

Как показали дальнейшие события, партия все же сумела сохранить мощное ядро, соблюдающее дисциплину и проводящее в жизнь политику Центра, в чем бы та ни заключалась. Не факт, что данную политику все эти деятели понимали, но по крайней мере подчинялись. К ядру примыкала аморфная масса карьеристов, вступивших в партию из сугубо шкурных соображений. А по сторонам рассыпалась «осколочная» оппозиция — от отмороженных «р-р-революционеров», видевших свой идеал в вечной борьбе за революцию, до врагов, переметнувшихся к победителям, но не переставших их ненавидеть.

Если первые и вторые между собой еще как-то уживались, то оппозиционеры, особливо те, которые расписывались крестиками и по этой причине плохо поддавались политпросвету, считали «гадами» всех — и обуржуазившихся приспособленцев, и «предателей», устанавливавших нэп.