Магия Отшельничьего острова - Лиланд Экстон Модезитт

— Я тоже, мой мальчик, так не думаю. Но самая распрекрасная душа не является гарантией хорошей работы. Иметь гармонию в душе и быть Мастером гармонии — не одно и то же, — он поднялся и неожиданно спросил: — А что бы ты добавил к тому креслу в витрине?

— Ничего. Это твое творение. Другое дело, если бы мне удалось сделать что-то столь же прекрасное, но свое.

— Ты и правда так думаешь?

Я кивнул.

— Ну что ж, Леррис, передай Дестрину мои наилучшие пожелания. И постарайся сделать что можешь, пока ты здесь.

Поняв, что разговор окончен, я тоже встал, но перед тем, как выйти на весеннюю улицу, не торопясь, как следует рассмотрел кресло.

Сказанное Пэрлотом насчет Бострика вызвало у меня беспокойство. Как бы ни хотелось мне этого избежать, но вскоре следовало поговорить с Бреттелем. Дестрин продолжал слабеть, и все мои усилия могли разве что продлить упадок,

Из оливковой рощи доносятся трели незнакомой птицы. Легкие шаги пересекают посыпанный гравием двор перед кавалерийскими конюшнями.

Над дверью конюшни чадит один-единственный укрепленный в держателе факел. Под ним тихо похрапывает юнец в зеленом мундире стражей самодержца.

Замедлив шаги, женщина с распущенными по плечам длинными темными волосами смотрит на спящего. На ней простая крестьянская одежда, но за спиной — солдатский вещевой мешок, ремни которого врезаются в упругие мускулы плеч.

Она тенью проскальзывает мимо часового в темноту конюшни и на ощупь считает стойла, пока не доходит до третьего.

Конь фыркает.

— Тихо, тихо, — шепчет она.

В полной темноте женщина снимает заплечный мешок и вынимает оттуда два тяжелых пакета со взрывным порошком. Проверив пустые седельные сумы, она осторожно помещает в каждую из них по пакету с порохом и застегивает все застежки.

Пройдя во тьме в дальний конец конюшни, она кладет вещевой мешок на пол. Найдут ли его здесь — не имеет значения. Поутру ее отряд выступает в поход против мятежников Фритауна.

Еще более тихими шагами она выбирается наружу. Пересекает двор и возвращается в свою комнату. Там, не обращая внимания на лежащую на узкой койке светловолосую женщину, она зажигает свечу, сбрасывает крестьянскую блузу и юбку и погружается в ванну, куда заранее набрала холодной воды.

— Кристал... посреди ночи... — бормочет блондинка, садясь и спуская ноги на пол.

— Никогда больше... ни за что.

— Ты о чем?

— Неважно. Видишь там ножницы? — темноволосая указывает на свою койку.

— Ну. А что?

— Дай-ка их мне.

— Но ты ведь не...

— Да. Как я сказала, никогда больше, даже ради всего наилучшего.

Насухо вытеревшись; она надевает линялое белье.

— Но в этом нет смысла.

— Есть. Как раз в этом-то и есть.

Отрезанные черные локоны падают на пол, и ее губы растягиваются в улыбке.

Свежий северный ветерок и распустившиеся на клумбах цветы делали прогулку достаточно приятной, невзирая на то, что Бострик шагал так неуклюже, что я все время опасался столкнуться с ним на ходу. Казалось, будто его длинные ноги вышагивают сами по себе, независимо от туловища.

Ни на одной из улиц Фенарда не имелось таблички, хотя все они как-то назывались: Проспект, Ювелирная, Рыночная и так далее. Многие названия я запомнил, прислушиваясь к разговорам. Однако сомневаюсь, чтобы даже коренные жители Фенарда знали наименования всех его бесчисленных тупиков и проулков.

Тем паче, что названия менялись. Из разговора Дейрдре с Бостриком я понял, что в былые времена улица Зеленщиков звалась Трактирной. Лишь Проспект — единственная в Фенарде совершенно прямая и поддерживаемая в порядке улица — всегда оставался Проспектом. Возможно, это было связано с тем, что он представлял собой путь от южных ворот мимо рыночной площади прямо ко дворцу префекта.

Поскольку денек выдался на славу, у меня не было никакого настроения возиться с деталями письменного стола. У Дестрина наступило пусть временное, но улучшение. А Дейрдре, напротив, сопела носом и чихала из-за цветения цветов. Я вызвался пройтись к рыночной площади — взглянуть, не прибыли ли торговцы тканями. И позвал с собой Бострика.

Тот был рад возможности выбраться из мастерской, где я донимал его поучениями, а Дейрдре — жалобами на плохое самочувствие.

— Мы и вправду прогуляемся, почтенный подмастерье?

— Если, конечно, ты, Бострик, не предпочтешь остаться с почтенным хозяином мастерской и поддерживать огонь.

— Поддерживать огонь, должно быть, большая честь...

— Бострик!

— ...но все же я предпочел бы прогулку.

Порой мне казалось, будто Бреттель избрал Бострика именно потому, что под его откровенно ироничной почтительностью и незамысловатым юмором скрывалось нечто куда более глубокое.

Мы шли по улице, когда зацокали копыта, и мы увидели скачущего в сторону дворца одинокого гонца.

— Интересно, что за новости он привез?

— Вид у него не шибко радостный. Может быть, самодержец... — Бострик осекся, когда всадник в сером мундире войска префекта налетел прямо на нас, словно нас и не было. Солдат ехал, вперив взгляд куда-то вперед, и вид имел совершенно отсутствующий.

У него не было никакой ауры, вообще никакой, лишь глубокая пустота, в самых глубинах которой слабо ощущалась белизна.

— Что это? — Бострик посмотрел на меня. — Что это с ним?

Я покачал головой, хотя догадывался, в чем дело.

— Ему надо куда-то попасть. Так надо, что он прет напрямик, никого не замечая.

Остальные прохожие — мужчина в синих шелках, торговка с мешком, рыжеволосый подросток с выбитым передним зубом — отступали с дороги гонца, похоже, не заметив в нем ничего необычного.

По другую сторону Проспекта, между двумя серыми каменными зданиями, начиналась улочка, створ которой окаймляли две клумбы с ранними ярко-красными цветами. Мужчина в голубой рубахе и сером кожаном жилете свернул туда чуть ли не украдкой.

— Это что за улица? — спросил я Бострика.

— Которая?

— Вон та, между клумбами. Ты, вроде бы, все здешние переулки знаешь.

— Это, собственно, даже и не улица... — промямлил он, покраснев.

— Может, площадь? — насмешливо спросил я, довольный тем, что, похоже, малость его смутил.

— Не совсем улица... — упрямо повторил он, глядя куда-то в сторону.

— Что ты имеешь в виду? — настойчиво спросил я.

— Ладно. Я тебе покажу. Сам увидишь.