Четыре дамы и молодой человек в вакууме. Нестандартные задачи обо всем на свете - Илья Леенсон

На занятиях Илья Абрамович всегда сидел в первом ряду и активно задавал вопросы. Сперва это меня удивляло: «Это же для школьников, не для взрослых!», но вскоре я понял, что вижу перед собой человека с редчайшим умением – смело проявлять любопытство и интерес ко всем областям знания. В 2009 году к нам приезжал великий математик Владимир Арнольд. На один из вопросов Ильи Абрамовича он отреагировал резко: «Я это уже говорил! Повторять не буду!» Другой бы провалился сквозь землю, а вот Илья Абрамович совершенно не смутился и продолжал уточнять что-то по ходу лекции, помогая всем нам, стеснявшимся признаться в том, что далеко не все понятно.

Но, конечно, еще интереснее было задавать вопросы самому Илье Абрамовичу – и про химию, и про жизнь, – благо его кругозор был настолько широк, что поговорить с ним можно было обо всем. С равным удовольствием он делился своими знаниями и со школьниками, и с академиками. В 2011 году мы всё никак не могли унять одного восьмиклассника, который совсем не был готов соблюдать дисциплину; когда же пару дней он не делал ничего деструктивного, мы удивились, но вскоре узнали причину: оказывается, все свободное время он проводит с Ильей Абрамовичем, который ставит с ним химические опыты.

Последняя история может показаться странной, но она отлично вписывается в образ Ильи Абрамовича: немного чудаковатого, но неизменно обаятельного человека, без которого наша жизнь теперь будет гораздо скучнее…

ГАЛИНА ЦИРЛИНА,

профессор кафедры электрохимии химического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова

Не могу сообразить, когда мы познакомились с Ильей, потому что он был почти всегда. Скорее всего, повстречались в 1976 году в редакции химфаковской стенгазеты, которую в давние годы выпускали люди креативные и с большим юмором. Они вели себя естественно и свободно, разница в возрасте совсем не ощущалась. Среди них было просто приятно находиться, что-то там резать, клеить и общаться. С годами этот очаг неформального творчества несколько угас, но было много других тем для общения с Ильей – всегда в импульсном режиме, в рамках все ускоряющейся жизни.

В основном это все было не о химии, поскольку Илья химию любил, а я – наоборот. Право на «наоборот» признавалось с легкостью, а готовность к обсуждению филологических вопросов воспринималась с великой радостью. Изредка затрагивали вопросы электрохимии, если она вдруг встречалась на его широкой дороге научной популяризации. Илья даже меня умудрялся иногда втянуть в популяризацию, настолько был убедителен, говоря о ее необходимости; помню, например, он меня уговорил писать в «Химию и жизнь» ответы юным читателям на их смешные вопросы электрохимического толка. И мне даже понравилось. От него я узнала, давным-давно, о Journal of Chemical Education (очень содержательном журнале Американского химического общества, ACS), где, если покопать как следует, можно найти совершенно выдающиеся задачи и демонстрации, в том числе и вовсе не химические – естествознание едино…

Был Илья знатоком настолько разных вещей (и за пределами естествознания тоже), что приходилось регулярно удивляться. Например, ему я обязана ценным знанием об устройстве пустотелых гипсокартонных стен, на которые тем не менее при определенной сноровке можно повесить книжные полки. Уж не говоря о химической кинетике, науке благороднейшей, – Илья происходил с Семеновской кафедры химической кинетики, было это очень особенное место. Однажды он написал отличный (к сожалению, мало кому сейчас известный) обзор про отрицательные температурные коэффициенты скоростей химических реакций. Это тоже была в некотором роде популяризация, только внутри профессии. Но внутри ему, видимо, было тесно. И он из исходной профессии вышел в какой-то более разнообразный мир.

И оттуда регулярно подавал веселые сигналы, оповещал о событиях, за которыми многим в суете не уследить. Присылал забавные ссылки с такими сабжами, что, даже стоя на ушах от числа параллельно решаемых задач, невозможно было удержаться и ссылку не открыть. Илья был частью какого-то очень симпатичного и отчасти романтического сообщества людей с активной и правильной общественной позицией. Иногда меня достигали разные рассылки этого неформального сообщества, и возникало ощущение, что территория вокруг не столь уж пуста. Это все находилось где-то вне нашего общего химфака, становившегося с годами все более прагматическим. Илья для меня – человек прошлого химфака, места уникального в тогдашнем ландшафте по степени свобод и разнообразию содержательных людей.

Илья был удивительно внутренне свободен, независимо от обстоятельств. И совершенно свободен от каких-либо иерархий. У него было живое чувство текста, т. е. некоторая способность видеть человека, читая его текст. Когда-то при, как всегда, импульсном обсуждении очередной Нобелевской премии (он переводил биографии лауреатов и их нобелевские лекции) Илья написал: «Я его в июне перевел и остался под впечатлением. Молодец мужик!» Про некоторых других переводимых лауреатов высказывался в совсем ином ключе, но с такой же доходчивой простотой. Конечно, так и надо бы жить, читать и писать – абсолютно естественным образом. Но это очень мало у кого получается.

АЛЕКСЕЙ ОГНЁВ,

научный журналист, переводчик, редактор

Илья Абрамович был на редкость остроумным человеком. Мне очень жаль, что нам так и не довелось познакомиться лично. Его заметки выходили почти в каждом номере газеты «Троицкий вариант – Наука» в течение нескольких лет. Когда я, будучи выпускающим редактором номера, писал по электронной почте, Илья Абрамович, в отличие от многих авторов, никогда не отвечал односложно, всякий раз разражаясь фейерверком притч, еврейских анекдотов или рассказов из жизни. Осмелюсь предположить, что автор не возражал бы против публикации небольшой юморески из письма от 14 апреля 2018 года.

«Химик утром приходит на работу и обнаруживает, что в лаборатории исчезли все реактивы и вся химическая посуда. Он идет в магазин и покупает для работы взамен реактивов лаки, краски и растворители, а для замены посуды – чашки, стаканы и кастрюли. Сложив все это в большой мешок, он начинает подниматься на высокую каменную башню. От стен веет холодом, через узкие окна видны далекие поля и леса, а двумя пролетами ниже за ним поднимается девушка. С трудом дойдя до верха, химик быстро снимает с себя одежду, бросает вниз мешок и прыгает сам, но, не долетев до земли, просыпается в холодном поту. И понимает, что он первокурсник, сидит на контрольной по немецкому языку и никак не может перевести на русский “Ein mit Wasser gefüllt umgekehrt in die Wanne auch mit Wasser gefüllt stehende Zylinder”. Тогда он снова просыпается и опять оказывается на контрольной, на этот раз по математике, и думает о том, как доказать теорему:

Достав шпаргалку, он тщательно переписывает в тетрадку доказательство:

Пересчитав число букв в каждом слове и получив тот же, но укороченный ряд 314159265358979, который он считает сходящимся, химик в третий раз просыпается, на этот раз уже окончательно, и думает о том, что давно обещал написать очередную статью в “Троицкий вариант” про монетные металлы. И что зря читал на ночь Милорада Павича и Томаса Бернхарда».